От этих слов он тут же мертвенно побледнел.

— Моя царица…

— Ты ведь наверняка долго думал о том, что означают те корабли — не только для Сабы, но и для твоих собственных караванов.

Он кивнул, и я заметила новые морщинки вокруг его глаз.

— О да. Мой отец никогда не заламывал руки так часто и сильно. — Он горько хохотнул. — Да и я, если уж на то пошло, никогда раньше такого не делал.

Я знала, что дело не в богатстве и не в торговле, нет. Этот человек, обласканный вниманием царя и царицы, был равнодушен ко всему столь приземленному, как золото. Боялся он вовсе не потери состояния, он не мог расстаться с суровой свободой дороги.

— Я все исправлю. Для тебя и для Сабы.

Я подняла глаза навстречу его тяжелому лазурному взгляду.

— Я никогда не сомневался в тебе.

— Однако говорить другим ты можешь лишь одно: царица отправляет посольство для переговоров с царем. Ты должен быть готов к тому, чтобы везти богатства, ни разу прежде не путешествовавшие без защиты целой армии.

— Царица, я не смогу уменьшить для тебя тяготы дороги. А с большим количеством людей и верблюдов нам действительно потребуется целая армия для похода.

— Что ж, если так… у меня есть армия.

Он ушел от меня совершенно иным человеком. Все мы менялись, всем придавала сил наша тайная затея, сковавшая заговорщиков. Даже Вахабилом двигала больше решимость, чем вечная его тревога, он перестал постоянно хмуриться, резко разговаривал с распорядителем и гонял управляющего.

Меня же время от времени охватывала тревога. Так много обещаний. Так много громких заявлений. Я не могла потерпеть неудачу. Я должна была победить. На встречах с Вахабилом и советом я гордо вскидывала подбородок. Но, уходя в сад, когда дворцовые стены начинали давить на меня, я понимала, что есть сотни возможностей проиграть. В самом путешествии, не успев достичь Израиля. В поведении с этим царем, этим поглотителем мира.

Что, если богатства Сабы не хватит? Я никогда раньше не сомневалась в нем, но теперь впервые обнаружила себя за подсчетом конюшен и золотых шахт, полей и виноградников, кривых деревьев, которые рождали нам жемчуга драгоценного фимиама. Что, если я не сумею уговорить этого предполагаемого мудреца, царя, который так любит загадки? Была ли я проницательна или он лишь желал жениться на богатствах Сабы, отнять их и сложить в свои ненасытные сундуки?

Я искала ответа луны через ветки садовых гранатов, покрытые последним дымом ярких красных цветов. Но луна, в своем холодном дневном путешествии, лишь равнодушно смотрела на меня в ответ.

Я заказала большую алебастровую статую, изображавшую меня с широко раскрытыми всевидящими глазами из черного обсидиана. Ее откроют народу в тот день, когда о моем отсутствии неминуемо станет известно. Я затребовала от каждого племени верблюдов и вооруженных людей. Отправляться с дворцовой охраной, доверенными людьми Набата, я не хотела. Мне нужны были те, кто мог захватить Мариб, оставшись в столице наедине со своими амбициями. Теперь же они и их родичи могли лишь молиться об успехе царского каравана.

В конце лета пришли дожди, долгие и обильные. Все дышало обещанием — хорошего зимнего урожая, благоденствия Сабы.

В период летнего паломничества храмы затопило такое количество странников, которого мы не видели раньше. Проводя ритуальное празднество, я провозгласила это благим знамением, предсказанием небывалого ранее благосостояния, дня, когда священные гости праздника — бедняк, забытый и странник — будут встречаться настолько редко, что станут прославленными избранными.

Еще больше заявлений. Больше обещаний. То, что началось в атмосфере праздника — и захватило всех, кто был рядом со мной, от Вахабила и даже Кхалкхариба до Шары, которая светилась теперь, как маленькая девочка, — начало потихоньку выгрызать меня изнутри.

Каждую ночь я вызывала Мазора. К тому времени я неплохо выучила язык израильтян, с его мягкими горловыми согласными. Я знала слова множества песен, написанных его царем. Их тексты я изучала жадно, почти с исступлением. За два месяца до отъезда я позвала его играть на лире, пока моя служанка втирала масло в мои ладони, волосы и ступни. Вскоре они потрескаются от сурового пути.

В один из таких вечеров мой отряд вернулся из Израиля.

— Царица, новости таковы, — сказал их начальник, которого я вызвала к себе в покои. — Нас принял сам царь и настоял, чтобы мы отдохнули несколько дней. Я никогда не видел и не пробовал столь экзотичной еды, таких празднований…

— Да, да, — нетерпеливо отмахнулась я. Сердце замирало в груди.

— Мы поднесли ему твой дар, и с каким же трепетом он принял подарок и начал вертеть его в руках! Он вскрикнул от радости, как мальчишка, когда обнаружил свиток. Но на виду у всего двора нахмурился, прочитав его, а затем наклонил кувшин, и тонкая струйка песка полилась на пол. Мне показалось, что он готов был расплакаться от радости при виде этого песка. «Столько вопросов, — сказал он. — Да». А затем: «Она знает». Потом царь отставил кувшин в сторону, но часто поглядывал на него, расспрашивая нас о проделанном пути.

На следующий вечер он пригласил нас на пир. Спросил, какое посольство ты намерена к нему отправить, спросил, из каких племен. Но мы не знали и ответили честно. После этого он почти ничего не ел. На третий день после нашего приезда в городе было затмение и отчаянье. Царь удалился в свои покои и не вызывал нас, но и не отпускал прочь. Мы прождали еще два дня, и царь позвал нас, чтобы пожелать доброго пути. Он одарил нас хорошими ножами и кожами, а лично мне вручил отличный хеттский лук. Для тебя же, царица, он передал это…

Он вытащил из-за пояса свернутый свиток.

Неужто сердце действительно чуть не вырвалось у меня из груди? Я жестом велела Яфушу принять подарок, хоть больше всего мне хотелось вскочить и выхватить письмо из его рук.

Я начала благодарить его, чтобы сразу же отослать прочь, но капитан охраны добавил:

— Моя царица, это еще не все. Когда мы выступали, в город примчались гонцы из Финикии. А потому мы помедлили еще день, после чего расспросили о новостях весь королевский двор. Царица, Хирам, царь Финикии, мертв.

Я потрясенно вздохнула. Сложно было подгадать лучшее время для подобного известия.

Теперь царь будет вынужден устанавливать связи с новым царем финикийцев.

Возможно, их предыдущие соглашения окажутся под угрозой.

Оставшись одна в своих покоях, я сломала печать на свитке и развернула его дрожащими пальцами.

Госпожа Загадка.

Ты мучишь меня своими словами, как мучила прежде молчанием. Как ты испытываешь меня! Как радуешь и одновременно злишь меня!

Разве тебе не известно, что на кону твой коммерческий интерес? Конечно, известно. И оттого ты наказываешь меня краткостью своего ответа и хитроумностью подарка, зная, что первая оскорбит, а второй обрадует. Разве не знаешь ты, что я могу стреножить все твое царство? Не спутай царя с мальчиком, ибо он мужчина, что позволяет себе мальчишество. Я дернул тебя за косу. Ты пнула меня в лодыжку. Но берегись, я не прощу плевка в глаза.