– Почему?

– Дело в том, что большая часть полезного внутреннего объема в таких подлодках отводится под серьезное оборудование (плавать-то далеко и долго), под запасы воды и провизии, под размещение полноценного экипажа. Под дизельное топливо, если лодка дизель-электрическая, или под реактор – если атомная.

Генерал нервно скребет пальцами щеку.

– Жаль, не удалось взять никого живым из этих… чужих.

– У нас остаются рыбачки.

– Да, попробуем вытянуть информацию из них. И надо срочно вызывать противолодочные самолеты. Пусть утюжат море и ищут лодку…

Фельдшер закончил с повязкой. Мне не терпится спуститься в медблок и расспросить врача о состоянии Белецкого с Хватовым. Но сидящий у станции гидроакустической связи Миша Жук докладывает о проходе четверкой Устюжанина промежуточной «площадки».

Значит, скоро они будут на поверхности. Надо их встретить.

* * *

Последние шесть тел, поднятые с «Антонова», лежат на юте.

Глядя на человеческие останки, мне что-то не дает покоя. Что именно – не могу понять из-за невозможности сосредоточиться. Ибо голова занята другим…

Врача почему-то нет; вместо него тела осматривает фельдшер, он же принес носилки и черные пластиковые пакеты.

Интересуюсь на всякий случай у Георгия:

– Ничего подозрительного внизу не видел?

– Нет. Все спокойно, – освобождается он от надоевшего комбинезона. – Как Белецкий и Хватов?

– В медблоке. Сейчас пойду справляться…

Уходя с юта, обращаю внимание на солидную компанию, грузящуюся в надувную лодку и командирский катер. Старший помощник с парой офицеров, мичман и несколько матросов. Все вооружены, лица сосредоточенны. «Ясно, – отмечаю про себя, – отправляются на траулер. Давно пора арестовать и допросить этих уродцев – псевдорыбаков…»

Боссу я приказываю оставаться на юте, а сам спешу по запутанным корабельным коридорам. На последнем перед врачебной епархией повороте носом к носу сталкиваюсь с Анной Воронец. После секундного замешательства молча расходимся.

Возможно, мне показалось, но взгляд ее как будто потеплел. Неужто лед тронулся? В другое время стоило бы воспользоваться переменой ветра в ее настроении: остановиться, заговорить и в конце концов помириться… Но не сейчас. Сейчас все мысли заняты моими парнями, пострадавшими в стычке с чужими.

Вот я и на месте – впереди дверца с надписью «Медицинский блок». Постучав для приличия, открываю дверь, переступаю порог.

Врач моет руки возле умывальника.

– Привет, док. Как мои орлы?

Тот стряхивает воду, сдергивает с крючка полотенце и тщательно вытирает ладони.

– Один – более или менее, – приоткрывает он дверь, ведущую из так называемого «приемного покоя» в одну из двух небольших палат.

Заглядываю внутрь. Две привинченные к полу кровати. Одна аккуратно застелена, на другой лежит забинтованный Хватов; к руке тянутся трубки системы, к присоскам на груди – провода от контролирующих сердечно-сосудистую систему приборов.

– А что с другим? С Белецким?..

Доктор отводит взгляд, вздыхает.

– Что с Белецким?!

– Умер, – раздается тихий голос.

Он немного приоткрывает вторую дверь. Сквозь образовавшуюся щель я вижу край кровати с помещенным в черный целлофановый пакет телом. Телом своего друга Бориса…

– Белецкий умер сразу. На глубине… – словно оправдываясь, говорит военный врач. – Шесть пулевых ранений; два из них – несовместимы с жизнью.

* * *

Как выходил из медблока, как поднимался на верхнюю палубу – не помню. Известие о смерти Бориса не просто потрясло, а шибануло обухом по затылку.

Остановился по левому борту у лееров, жадно глотнул влажного воздуха. И поймал за рукав робы пробегавшего мимо матросика.

– Дай закурить.

– Я не курю, тыщ.

– Найди.

– Щас. Минутку… – обещает он и испаряется за дверью надстройки.

Ничего не видящий взгляд бездумно скользит по линии горизонта; пальцы сжаты в кулаки, которыми так и хочется проломить какую-нибудь стенку…

– Тыщ, угощайтесь, – появляется матрос и протягивает сигарету.

Щелчок зажигалки вкупе с первой затяжкой возвращают из забытья.

– Спасибо, братец, – выдыхаю я дым. – Ты кем будешь?

– Акустик я, тыщ.

– Лодку не слышно?

– Ничего не слышно из-за этой посудины, – кивает он на траулер.

– Значит, эта сволочь по-прежнему шумит машиной, генератором, помпой и мешает слушать?

– Так точно. И еще постреливают.

– Как постреливают? В кого?

– Не знаю. Наблюдатель с крыла рубки только что сказал. Вроде кто-то ходит по палубе и стреляет…

Бросаю окурок за борт и взлетаю по трапу в рубку. Подбежав к помощнику командира корабля, выхватываю у него бинокль, подстраиваю резкость…

«Аквариус» как на ладони, но на палубе никого.

– В своих палит, представляешь?! – басит помощник.

– Да кто палит-то?!

– Капитан ихний! В форменной фуражке который…

– Ага, вижу, – замечаю человека в черном свитере и фуражке.

Капитан появляется из-за надстройки, проходит на бак. В это время, вероятно спасаясь от выстрелов, кто-то из членов команды траулера прыгает в воду. Подойдя к борту, капитан хладнокровно расстреливает его из автоматической винтовки. Потом меняет магазин и деловитой походкой направляется к корме…

Возвращаю бинокль хозяину.

– Вот сука!..

– И я говорю: недоумок! Как бы он в наших стрелять потом не начал, – возмущается помощник. – Катер со шлюпкой на полпути – в двух кабельтовых…

Не начнет. Не успеет. Ибо в моей голове уже созрел план. Плевать, что он замешен на кипящей внутри злости и ненависти. Я должен это сделать. Я должен отомстить за смерть Борьки!

* * *

Орудийная башня «АК-130». Округлая форма, огромный размер и два ствола калибром по сто тридцать миллиметров. Подбегаю к левому боку, распахиваю овальную дверцу и ныряю внутрь.

– Расчет к стрельбе готов?

Матросы-артиллеристы в танковых шлемофонах (чтоб не оглохнуть внутри башни во время стрельбы) переглядываются.

– Чего молчите? – подавляю напором. – Или не видите, что капитан траулера обстреливает командирский катер?! А ну живо наводи!

Двое из расчета припадают к окулярам, башня подворачивает вокруг собственной оси, стволы орудий рыщут вверх-вниз…

– Точно. Какой-то урод в черном свитере стреляет из автоматической винтовки, – говорит командир расчета, поглаживая большим пальцем правой ладони черную кнопку, нажать которую не решается.