Джарвис поднял ее и почти бросил на тахту, мгновенно последовав за ней, и их губы на мгновение расстались только для того, чтобы Мэдлин могла вдохнуть. Наслаждаясь ощущением его твердого тела рядом с собой, она извивалась, чтобы прижаться еще теснее. Когда Джарвис оказался на ней, прижав ее к постели, Мэдлин, согнув одну ногу в колене, обхватила ею Джарвиса, чтобы надежнее удержать его при себе, полнее насладиться силой мускулистого тела, вытянувшегося вдоль нее, и своими грудями ощутить стену его груди.

Их губы снова слились, потому что никто из них не хотел отказываться от этого единения, от радости приятного теплого контакта их языков.

Затем руки Джарвиса нашли ее груди, и внимание Мэдлин сместилось — к его прикосновениям, к его искусству, к его одержимости. Джарвис самозабвенно массировал ее груди, а затем в его ловких пальцах оказались ее соски, и Мэдлин застонала, не отрываясь от его губ.

Оторвавшись от груди Мэдлин, его руки спустились ниже и, проведя по ребрам и талии, замерли внизу на бедрах, а потом скользнули под нее, и Джарвис одним движением бедра широко раздвинул ей ноги, оставив Мэдлин открытой и беззащитной — отчаянно, настоятельно и болезненно жаждущей его прикосновения.

Когда его пальцы раздвинули складки ее лона и дотронулись до его гладкой кожи, она едва не зарыдала.

Ее легкие настолько сжались, что она не могла дышать; Мэдлин вцепилась пальцами ему в волосы и, притянув Джарвиса к себе, губами и языком требовала, чтобы он продолжал.

Джарвис не нуждался в поощрении; он уже был полностью в плену страсти. Он представлял себе, что это первое свидание будет спокойной, мягкой инициацией, во время которой он поведет Мэдлин по дорожке к интимности, к сексуальному удовлетворению. А вместо этого здесь были жар и жгучее пламя, прежде ему неведомые, и потребность столь глубокая, что, если бы Мэдлин не была так явно готова, попытка справиться с собой погубила бы его.

Выгнувшись, Мэдлин прервала поцелуй и так завлекающе выдохнула тот воздух, который еще оставался у нее в легких — так возбуждающе и сладострастно, — что Джарвис был потрясен.

Ее тело приподнялось и в безмолвной мольбе прильнуло к нему. Она ездила верхом каждый день и была сильнее любой женщины, которая когда-либо прежде лежала под ним, поэтому Джарвис не мог легко управлять ею, не мог положить конец ее сексуальному напору. Учитывая то, что он почти не контролировал себя, результат был заранее предрешен.

Пробормотав проклятие, Джарвис губами нашел ее губы, прижал спиной к подушкам и подчинил ее — утихомирил — поцелуем таким требовательным, что Мэдлин сделала все возможное, чтобы предстать перед ним готовой принять его ласки и удовлетворить его. А Джарвис тем временем расположился между ее бедрами и вошел в нее.

Вначале он довольно легко проскользнул внутрь, но потом ее непроизвольно сжавшиеся мышцы замедлили его движение. Джарвис продолжал давить, сильно и равномерно, и Мэдлин замерла под ним, полностью сосредоточившись на его вторжении.

Она ездила верхом вот уже лет десять — это было благом.

Мэдлин почувствовала легкое растяжение, слабую режущую боль, но мимолетные неприятные ощущения немедленно потонули в совершенно других. Джарвис не вышел из нее, а напористо проник еще глубже, полностью погрузившись в ее лоно, и Мэдлин внезапно удовлетворенно, чувственно вздохнула, стараясь осознать свое новое состояние, привыкнуть к его большому сильному телу, прижимающему ее к тахте, принять его горячее мужское естество, погрузившееся глубоко в нее.

Оно было похоже на раскаленную сталь в бархатных ножнах; неудивительно, что мужчины так часто говорили о нем, как об оружии — о мече, о копье.

Мэдлин дрожала, охваченная пламенем страсти, но при этом обрела способность осознать, ощутить собственную физическую беззащитность — редко испытываемое ею чувство — и поняла, почему Джарвис называл это завоеванием.

Его губы еще не оторвались от ее губ, его язык еще ласкал ее язык, но Джарвис, хотя и полностью слившись с ней, застыл, как будто ждал…

Мэдлин не могла понять почему. Однако как только она подумала об этом, ее мускулы расслабились и напряжение исчезло; огонь, еще горевший, еще ждавший наготове своего часа, освободился, и пламя, голодное и жадное, снова вспыхнуло и начало разрастаться.

Джарвис, словно зная все это, вышел из ее лона, а затем снова глубоко погрузился в него, продвинувшись еще дальше, чем прежде. И когда он повторил свои движения, пламя разгорелось и взревело. Мэдлин, с трудом дыша, впилась в Джарвиса поцелуем, желая повторения, безумно мечтая снова почувствовать ожог.

Снова и снова Джарвис выходил и опять входил в нее, и Мэдлин, уловив его ритм, стала двигаться вместе с ним, ощущая, как разгоревшееся пламя разлилось по ее венам. Тепло струилось из них обоих, Джарвис все напористее и энергичнее двигался навстречу ей, а она принимала в унисон каждый его толчок, каждое глубокое проникновение и направляла его в себя — пока внутри у нее что-то не вспыхнуло, пока яростное напряжение не охватило ее с такой силой, что Мэдлин подумала, что умирает.

Она оторвалась от поцелуя, отчаянно выгнулась под Джарвисом, откинув назад голову, и устремилась к чему-то, чего никогда еще не испытывала.

А затем ее пронзил исступленный восторг, и она, задыхаясь, беспомощно закричала и содрогнулась — бесконечно более мощно, чем раньше, словно ее сбросили вниз с какой-то скалы и весь ее разум разбился вдребезги.

Ничего не видя и не слыша, Мэдлин плыла в пустоте, но постепенно к ней стали возвращаться чувства. Она ощутила Джарвиса, твердого, горячего и неудовлетворенного, внутри себя, неподвижного под своими ладонями и в своих объятиях, потом услышала его хриплые, прерывистые вздохи у своего уха. Его грудь тяжело поднималась и опускалась, он, напрягая все мускулы, старался продлить для нее этот момент… но в конце концов утратил контроль над собой.

Найдя губами ее губы, Джарвис накрыл их и уже без всяких оттенков вежливости завладел ее ртом; несказанно довольная, Мэдлин, без возражений позволив ему это, дала то, что он дал ей, — все свое тело целиком, и тотчас почувствовала, как рядом с ней Джарвис, поощряемый ею, задрожал. Обхватив его руками, Мэдлин крепко прижалась к нему, и он резко напрягся и содрогнулся.

Она ощутила тяжесть тела Джарвиса, когда его дрожащие мускулы не выдержали и он, застонав, рухнул на нее.

Сжимая его в объятиях, Мэдлин почувствовала, как ее губы растягиваются в улыбке. Удовольствие смешалось с восхитительной удовлетворенностью, нахлынувшие чувства прокатились сквозь нее, через нее, захлестнули ее, смыли и унесли ее в море спокойствия и блаженства.

Пошевелившись, Джарвис взглянул на женщину, лежавшую у него в объятиях. Теплая, доверчивая, полностью расслабленная, она продолжала спать.

Он смотрел на черты ее лица, смягченные и умиротворенные сном, и на массу непокорных волос, рассыпавшихся в полном беспорядке по ее груди, потом осторожно отделился от Мэдлин и отодвинулся. Секунду он сидел на краю тахты, свесив голову, потом встал, потянулся и снова посмотрел на Мэдлин; она не шевельнулась, и он, тихо ступая, подошел к окну.