Екарный бабай – это хуже, это гораздо хуже «моей малышки»… Бабай – это цветы в четыре часа ночи, это крики под окнами: «Ксюша, прости мудака, я ж тебя люблю, пусти меня домой, очень в тубзик надо!», и это бессонная ночь.

Запищал домашний телефон. Не глядя на определитель, я выдернула его из розетки и полезла в аптечку за валерьянкой. Если я все рассчитала верно – действовать она начнет как раз вовремя.

Плакать было бесполезно. Меня никто не заставлял влюбляться в Генри. Сама такого выбрала.

А какого – такого ? Он запойный? Нет. Тащит вещи из дома? Нет. Приходит домой под утро в бабском халате с яйцом, продетым в нижнюю петлю, и говорит: «Отвали, я за гитарой зашел»? Нет.

Так что тебе не нравится? Кто отводит по утрам в садик Андрюшку? Кто по субботам вылизывает всю мою квартиру? Кто, когда у меня начался артрит, воспалились все суставы и я дуром орала от боли, месяц носил в ванную и в туалет на руках? Кто на горбу таскал меня по врачам?

Кто оббивал пороги больниц, размахивая моим рентгеновским снимком и требуя выписать мне самое действенное лекарство?

Кто поставил меня на ноги, вопреки прогнозам районного ревматолога о том, что инвалидность мне практически обеспечена? Генри.

А его срывы по пятницам я возьму на себя.

Как он когда-то взял на себя мои.

Все у нас будет хорошо. Обязательно будет.

Вот только бы валерьянка поскорее подействовала…

В Москве бушует май. Он размахивает своими ярко-зелеными листьями и пахнет весной. На улицах уже появилась пыль…

Уличная пыль – это первый признак лета. Не замечали?

Иду по улице, гордо выпятив номинально существующую грудь, и смотрю по сторонам: вот грузин Гиви, который продает китайские трусы под железнодорожным мостом у станции метро «Дмитровская», кричит мне: «Привет, Ксюша!», вот знакомая продавщица из табачного киоска, завидев меня, уже протягивает в окошко две пачки «Золотой Явы», а вот чешет на работу Мартынов с неизменными сосисками в прозрачном пакете.

Догоняю Сережку и шлепаю его по плечу.

– Ваши документы?

Мартынов роняет сосиски, оборачивается, видит меня.

– О, приветики! Ты чего такая довольная?

Отрываю целлофановую ленточку с пачки сигарет и улыбаюсь.

– А что, должна быть веская причина? Я весну люблю. Я ж весенняя девочка.

Мартынов подбирает свой пакет с полуфабрикатами и смотрит с недоверием.

– Девочка? Ты себе не польстила?

– Дурак. Нет бы промолчать. Все равно я весну люблю. Мама наверняка подгадала мое зачатие. Знала, что мне приятно будет. Хотя могла бы меня и в мае родить. А то на мой день рождения вечно дождь и дерьмо собачье по улицам размазано. Апрель – это еще не настоящая весна.

Сережка останавливается у ларька, протягивает в окошко полтинник.

– Бутылку пепси и шоколадку вон ту. Иду по весенней улице, жую шоколадку. Жизнь налаживается!

Ровно в шесть вечера я закрыла дверь офиса и вышла на улицу. Подошла к дороге и, в ожидании зеленого человечка на светофоре, набрала номер Генри.

– Привет, а я уже освободилась. Ты где?

– Возле своего дома.

Настроение стремительно начало падать:

– С Сашкой?

– Нет, с Алексом.

– Пьете?

– Ксень, хватит, а? Просто стоим, разговариваем.

– Я ж пойму, Генри. Я ж за километр учую.

– Слушай, что ты как моя мама, а? Сказал: просто общаемся. Тебя у метро встретить?

– Через пятнадцать минут. И убираю телефон в карман.

На светофоре появился зеленый человечек, и я перешла на другую сторону.

За спиной посигналила машина и кто-то крикнул:

– Ксень!

Обернулась. В зеленом «вольво» сидел человек и улыбался.

Человека я опознала сразу. Витя. Виктор Шубин. Когда-то

давным-давно, лет эдак……. ну, не помню, сколько назад, мы с

Витей пытались изобразить что-то вроде бурного романа. Не изобразилось у нас ничего интересного, да и неинтересного тоже было мало. Мне тогда было лет пятнадцать, Шубину – около двадцати, и, кроме прогулок за ручку вокруг моего дома, лично мне больше ничего не было нужно. Желания Вити на тот момент меня интересовали меньше всего. Потом я вышла замуж, Шубин куда-то переехал, и до сегодняшнего дня я вообще о нем не вспоминала.

Я улыбнулась и подошла к машине.

– Боже мой, Витя… Ты что тут делаешь? Шубин кивнул головой в сторону автосервиса:

– Машину забирал. А ты тут что забыла? Я тоже кивнула головой в сторону сервиса.

– Я там работаю. Офис в закутке одном снимаем. Ты как сам-то?

За Витей отчаянно засигналила машина, и он торопливо бросил:

– Стой тут, сейчас я развернусь, подхвачу тебя, съездим, посидим где-нибудь.

И, не дожидаясь моего ответа, лихо рванул с места, оставив за собой столб пыли и дыма. Я снова достала телефон.

– Дим, отбой. Я задержусь.

– Что-то случилось?

– Нет. Просто встретила старого друга. Хочется пообщаться.

– Лихо ты…

– Слушай, давай без глупостей, а? Если бы у меня было на уме что-то неприличное, я бы сказала, что иду по магазинам. Я недолго, Дим. Час-полтора максимум. Если что – звони. Люблю тебя.

– Я тебя тоже. Веди себя хорошо.

– Обещаю.

Убрала телефон, и в ту же секунду ко мне подкатил Шубин.

– Садись!

Я плюхнулась на пассажирское сиденье и подставила ему левую щеку.

– Целуй.

Витя чмокнул меня куда-то в ухо.

– Тут недалеко ресторан неплохой есть. Посидим?

– Посидим. Только недолго. Меня молодой человек дома ждет.

Шубин ухмыльнулся:

– А меня жена и сын. Ты очень торопишься?

– Очень, – отрезала я и пристегнула ремень безопасности. – Ну, мы едем или нет?

– Ну, что скажешь? – спросил Шубин и посмотрел мне в глаза.

Я ковырнула ложечкой мороженое и стала наблюдать, как оно медленно сползает с нее обратно в вазочку.

– Я поговорю с Сережкой.

Шубин расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и вытер рукой шею:

– Ксюш, смотри сама: вы с Сережей все равно не можете охватить сразу все заказы. Потому что боитесь, что вас спалят, так? Предлагаю хороший вариант: я сам сниму офис, проведу туда телефон, создам вам все условия для работы. От вас требуется только клиентская база и собственно работа. Сколько, ты говоришь, у вас навара с одного заказа?