– Тогда откуда ты знаешь, кто тут добрый, а кто нет?

– Я только говорю, что Морин хорошая. Ладно, давай искать одежду.

Хелен взяла из комода чистые трусы и штаны (не преминув обшарить все ящики), и они двинулись обратно. По дороге она спросила Люка, ставили над ним уже опыты, которые упоминал Джордж, или еще нет. Люк ответил, что нет, а потом показал чип в ухе.

– Лучше не сопротивляйся. Я вот заартачился – и по роже получил.

Хелен резко остановилась.

– Да ладно?!

Он повернул голову и показал ей ту щеку, на которой синели едва заметные кровоподтеки, оставленные пальцами Тони.

– Меня они точно не тронут, – сказала Хелен.

– Не советую проверять эту теорию на практике.

Она взъерошила свои разноцветные волосы.

– У меня уже есть пирсинг, так что плевать.

Калиша сидела на кровати рядом с Авери – она подстелила ему сложенное пополам полотенце – и гладила мальчика по слипшимся волосам. Он смотрел на нее ошалело-мечтательно, словно перед ним была принцесса Тиана во плоти. Хелен бросила Люку одежду. Тот не ожидал такого поворота и уронил на пол трусы с Человеком-Пауком, запечатленным в разных динамичных позах.

– Ладно, мне неинтересно смотреть на его писюлек. Пойду спать. Глядишь, проснусь опять в своей комнате – в своей настоящей комнате, – и все это окажется сном.

– Удачи, – пожала плечами Калиша.

Хелен ушла. Люк поднял с пола трусы Авери и заодно успел полюбоваться качанием ее бедер в потертых джинсах.

– Конфетка, да? – равнодушным тоном спросила Калиша.

Люк подал ей вещи, чувствуя, как щеки наливаются жаром.

– Типа того. Но по части характера есть над чем поработать.

Он думал, Калиша засмеется – у нее был приятный смех, – однако та помрачнела еще больше.

– Здесь с нее собьют спесь. Оглянуться не успеешь, как ее начнет потряхивать при виде людей в голубых рубашках. Прямо как нас. Авери, давай переодевайся. Мы с Люком не будем смотреть, обещаю.

Они отвернулись – к открытой двери и «райскому» постеру за ней. Пару минут сзади доносилось пыхтение и шмыганье. Наконец Авери сказал:

– Я оделся. Можете смотреть.

Они обернулись.

– Так, а теперь сходи повесь мокрые штаны на край ванны, – велела Калиша.

Авери безропотно поплелся в ванную и тут же вернулся.

– Я все сделал, Ша.

В его голосе не осталось и следа ярости. Он говорил понуро и устало.

– Молодчина. Теперь залезай обратно. Можешь прилечь, если хочешь.

Калиша села, уложила ноги Авери к себе на колени и похлопала по кровати рядом с собой. Люк присел и спросил новенького, все ли у него нормально.

– Наверное, да.

– Не «наверное», а нормально! – воскликнула Калиша и вновь начала гладить мальчишку по волосам. Люк чувствовал – может, он ошибался, а может, и нет, – что между ними что-то происходит. И это что-то доступно только им. Некий внутренний обмен.

– Ну давай. Расскажи ему свой гребаный анекдот, а потом сразу на боковую.

– Ты сказала плохое слово.

– Угу. Валяй.

Авери посмотрел на Люка.

– Охотник гулял по лесу и увидел голубые ели. Присмотревшись, он понял… Что он понял?

Люк хотел сообщить Авери, что анекдоты про голубых в приличном обществе больше не рассказывают… Впрочем, приличным обществом тут и не пахло.

– Сдаюсь.

– Он понял, что голубые не только ели, но и пили!

– Ага. Почему курица перешла дорогу?

– Чтобы попасть на другую сторону?

– Нет. Потому что дура. Все, спи давай.

Авери хотел сказать еще что-то – может, вспомнил очередной анекдот, – но Калиша тут же шикнула и принялась снова гладить его по волосам. Ее губы беззвучно двигались. Авери начал клевать носом. Глаза его осоловели, веки медленно закрылись, на секунду открылись, снова закрылись… И больше уже не поднимались.

– Ты что-то с ним сделала? – спросил Люк.

– Просто спела ему колыбельную. Мне мама такую пела. – Она говорила тихо, почти шепотом. – Вообще-то мне медведь на ухо наступил, но когда поешь мысленно, мелодия, похоже, не имеет значения…

– А мальчик, кажется, не слишком сообразительный, – заметил Люк.

Калиша уставилась на него долгим укоризненным взглядом – тем самым, от которого Люк моментально заливался краской (как полчаса назад, когда она застала его за разглядыванием голых ног Хелен).

– Для тебя, умник, весь мир не слишком сообразительный.

– Нет, я не такой, – возразил Люк. – Просто…

– Ладно, расслабься. Я поняла, что ты хочешь сказать. Нет, у него с мозгами все в порядке. Тут другая проблема. Такие сильные ТЛП-способности ничего хорошего человеку не дают. Обычные люди, которые не умеют читать мысли, почти с рождения начинают…

– …считывать намерения окружающих?

– Да. Без этого нам не выжить среди людей – нужно понимать, что означают выражения лиц, интонации. Одних слов мало. Чтобы пережевывать твердую пищу, нужны зубы. Здесь то же самое. Наш бедный дурик – как Топотун из диснеевского «Бэмби». Его зубами только траву и можно жевать. Сечешь?

Люк ответил утвердительно.

Калиша вздохнула.

– Институт – не самое лучшее место для таких топотунов. А с другой стороны, какая разница? В конечном счете мы все угодим на Дальнюю половину.

– Какой, говоришь, у него дар? Ну, по сравнению с твоим.

– Просто огромный. Он раз в сто круче меня. Здесь нам всем измеряют уровень НФМ – я один раз заглянула в ноутбук доктора Хендрикса, – и, похоже, это какая-то очень важная штука. Самая важная. Ты у нас эрудит, может, слыхал, что это за фигня такая?

Люк не слыхал, однако решил узнать. Если, конечно, у него не отберут компьютер.

– В общем, у парня этот показатель зашкаливает. Мы с ним разговаривали! Мысленно! Реальная телепатия, прикинь!

– Ты ведь и раньше общалась с ТЛП, хоть они и реже встречаются, чем ТЛК. Не в обычной жизни, так здесь, в Институте, уж точно.

– Ты не понимаешь. Наверное, просто не можешь понять. Это как слушать музыку, когда звук почти на минимуме. Или как пытаться разобрать разговоры гостей во дворе, когда сам стоишь на кухне и рядом гремит посудомойка. Иногда за шумом вообще ничего не различить. А тут… тут все было как в кино! Обещай, что позаботишься о нем, когда меня не будет. Да, черт, он Топотун, и что? Лично я понимаю, почему он ведет себя как дитя малое. Просто ему до сих пор все слишком легко давалось.