С приближением новогодней вечеринки Рино овладела навязчивая идея запустить больше всех фейерверков, главное — больше, чем Солара. Лила посмеивалась над ним, иногда довольно зло. Она сказала мне, что брат, который поначалу скептически отнесся к идее разбогатеть на ботинках, теперь, наоборот, на ней зациклился: он уже видел себя хозяином обувной фабрики «Черулло» и не хотел опускаться до простого сапожника. Эта черта характера Рино, до того ей неведомая, тревожила ее. Она всегда считала его слишком резким, иногда грубым, но уж никак не пустым хвастуном. А теперь он корчил из себя непонятно кого. Он почувствовал близкое обогащение. Почувствовал себя бизнесменом и захотел подать всему кварталу знак, что в этом году он наконец поймает за хвост удачу. Потому он и решил запустить тьму-тьмущую фейерверков — намного больше, чем запускали обычно братья Солара; Рино не собирался им подражать, он мечтал их превзойти. Он задумал победить тех, кому завидовал и кого считал своими врагами, — чтобы самому занять их место.

Мне, в отличие от Кармелы и других девчонок из нашего двора, Лила никогда не говорила: «Наверное, я сама виновата: внушила ему эту мечту, а он потерял от нее голову». Но она и сама в нее верила — верила, что мечта осуществима, а для этого ей нужна была помощь брата. К тому же она любила его. Он был старше ее на целых шесть лет, и она не хотела выставлять его мальчишкой-фантазером. Но она же часто повторяла, что Рино не хватает уверенности в себе, что он не умеет реально оценивать трудности и всегда все преувеличивает. В том числе значение своего состязания с Солара.

— Может, он ревнует к Марчелло? — как-то спросила я ее.

— То есть?

Она засмеялась — разыграла дурочку, хотя сама много раз говорила мне об этом. Марчелло Солара каждый день крутился вокруг обувной мастерской, то на своих двоих, то на «миллеченто». Рино, конечно, его заметил и постоянно напоминал сестре: «Только вздумай связаться с этим придурком!» Наверное, Рино хотелось отлупить братьев Солара за то, что они пристают к его сестре, но сделать это он не мог, а потому решил отыграться с помощью фейерверков.

— Так значит, я права?

— В чем?

— В том, что он хвастун. Откуда у него столько денег на фейерверки?

В новогоднюю ночь и наш квартал, и весь Неаполь превращался в настоящее поле битвы. Небо озаряли вспышки ослепительного света, громыхала канонада. Густым туманом стлался пороховой дым, проникая в окна домов, заставляя слезиться глаза и вызывая кашель. Но разноцветные искры, свист ракет и выстрелы, от которых тряслись стены, стоили денег, и, как всегда, больше всего фейерверков запускали те, кто побогаче. В нашей семье лишних денег не водилось, и о том, чтобы накупать кучу новогодних петард, не приходилось и думать. Отец приносил домой пачку бенгальских огней, один салют и одну ракету. В полночь он совал мне, как самой старшей, в руку бенгальскую свечу и поджигал, а я стояла замерев, счастливая и немножко испуганная, и не отрываясь смотрела на крошечные вихри огня, едва не лизавшие мне пальцы. А отец уже бежал за ракетой, на подоконнике засовывал ее в стеклянную бутылку, поджигал фитиль окурком сигареты и с восторгом смотрел, как ракета, разбрызгивая искры света, со свистом летит в небо. Следом он выбрасывал на улицу бутылку.

В семье Лилы фейерверки тоже запускали нечасто, если вообще запускали, потому-то Рино и взбунтовался. С двенадцати лет он повадился убегать на Новый год из дома в компанию парней, которых считал храбрее своего отца, и прославился тем, что собирал невзорвавшиеся петарды. Не успевал стихнуть праздничный гвалт, как он отправлялся на охоту, а потом тащил свои трофеи к прудам, складывал их на берегу, поджигал и наслаждался зрелищем: сначала вспыхивало высокое пламя, затем раздавался треск и, наконец, гремел взрыв. В память о том дне, когда он не успел отбежать подальше, на руке у него остался шрам в виде большого черного пятна.

В числе причин того вызова, который Рино бросил в конце 1958 года братьям Солара, как очевидных, так и скрытых, было желание Рино отыграться за нищее детство. Поэтому он задумал во что бы то ни стало раздобыть денег на фейерверки. Однако даже ему, одержимому манией величия, было ясно, что тягаться с Солара бесполезно. Братья целыми днями разъезжали туда-сюда на своем «миллеченто» и загружали в багажник пиротехнику, с помощью которой намеревались в новогоднюю ночь поубивать птиц и напугать собак, кошек и мышей. Рино долго с завистью наблюдал за ними из мастерской, а потом, чтобы обзавестись мало-мальски приличным арсеналом, занял денег у Паскуале и Антонио, но больше всего — у Энцо, который был чуть состоятельней.

Все неожиданно изменилось, когда матери отправили нас с Лилой в лавку Стефано Карраччи за продуктами к праздничному ужину. В магазине толпился народ. За прилавком, помимо Стефано и Пинуччи, стоял Альфонсо, пославший нам смущенную улыбку. Мы встали в конец длинной очереди. Но тут Стефано обернулся ко мне — именно ко мне, махнул в знак приветствия рукой и что-то сказал на ухо брату. Мой одноклассник вышел из-за прилавка и спросил, нет ли у нас с собой списка покупок. Мы отдали ему список, и он убежал в подсобку, а через пять минут вернулся со свертками и пакетами.

Мы разложили пакеты по сумкам, заплатили синьоре Марии и вышли из магазина, но не успели отойти на несколько шагов, как нас догнал уже не Альфонсо, а Стефано собственной персоной.

— Лену́! — окликнул он меня своим красивым мужским голосом.

Он казался спокойным и приветливо улыбался. Картину немного портило только жирное пятно на белой рубашке. Он заговорил на диалекте с нами обеими, но глядел на одну меня:

— Не хотите встретить Новый год у нас? Альфонсо будет очень рад.

После убийства дона Акилле его жена и сыновья вели замкнутый образ жизни: церковь, лавка, дом. Лишь изредка они выбирались на некоторые празднества, которые никак нельзя было пропустить. Предложение Стефано стало для нас неожиданностью.

— Мы уже договорились праздновать с ее братом, — кивнув на Лилу, сказала я. — И еще с кое-какими друзьями.

— Тогда я приглашаю и Рино. И ваших родителей тоже — дом у нас большой. Будем запускать фейерверки с террасы.

— С нами будут Паскуале и Кармен Пелузо. И их мать, — перебила его Лила.

Эта реплика должна была поставить точку в разговоре: Альфредо Пелузо сидел в Поджореале за убийство дона Акилле. Не мог же сын дона Акилле пригласить детей Альфредо к себе в гости, выпить за Новый год. Тут Стефано перевел взгляд на нее, словно только что ее заметил, и невозмутимо произнес:

— Вот и хорошо, пусть тоже приходят! Выпьем шампанского, потанцуем… Новый год — новая жизнь!

Эти его слова поразили меня. Я посмотрела на Лилу: она не могла скрыть растерянности.

— Ладно, я поговорю с братом, — наконец проворчала она.

— Когда решите, дайте мне знать.

— А фейерверки?

— Что — фейерверки?

— Мы принесем свои, а ты как?

Стефано улыбнулся: