* * *

Проснулась Гаитэ от громкого стука в дверь, от которого сотрясался даже косяк. Набросив на плечи халат, она, путаясь в длинных полах, вихрящихся вокруг босых ног, опрометью бросилась к двери — отодвинуть засов.

За дверью оказалась взволнованная Эффи со служанками. Стоило Гаитэ отворить дверь, как девушки, словно вихрь, ворвались в комнату.

— Что-то случилось? — испуганно воскликнула Гаитэ.

— Папочка вызывает тебя к себе!

— Зачем?

— Не знаю. Кажется, хочет что-то сообщить. Но не стоит заставлять его ждать.

Эффидель всё взяла в свои руки, давая служанкам чёткие указания, благодаря чему всего через полчаса Гаитэ смогла покинуть комнату при полном параде.

Дождь как лил с ночи, так и не переставал. Хлестал каплями по зарослям глициний, оплетающих переходы галерей, по подстриженным карликовым деревьям в мокрых горшках. Всё вокруг выглядело серым, неприглядным и скорбным. Воздух, перенасытившийся влагой, зябко обнимал обнажённые плечи, заставляя вздрагивать от холода. Вокруг держались сумерки, как будто наступил вечерний час, а не утро. Всюду горели факелы, источая запах лимона. Всполохи огня отражались на влажном кафеле.

Влага окутала всё вокруг, как мантия.

Стражник отворил дверь и Гаитэ увидела, как Сезар стоит навытяжку перед отчитывающим его, словно нашкодившего малчишку, отцом.

— Сколько раз я тебя предупреждал? — бушевал Алонсон, ударяя по столу кулаком. — Сколько раз требовал, чтобы ты не давал волю своему темпераменту, своей неуравновешенности?! Ты нарушил хрупкий баланс сил! Ты снова поставил нас на грань войны!

Заметив Гаитэ, император процедил сыну сквозь зубы:

— Уйди с глаз моих долой.

Белый от ярости, Сезар отвесил отцу поклон и стремительным шагом вышел, едва не толкнув Гаитэ плечом, как ей показалось, вполне себе преднамеренно.

Алонсо устало вздохнув, смерил девушку взглядом:

— А вы, душенька, подойдите ближе.

Гаитэ не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

— Вы уже в курсе, что оба ваших генерала убиты? — прямо спросил император.

Гаитэ кивнула:

— Я знаю о том, что ваш сын одержал верх в поединке и не проявил милосердия.

— Да. Милосердие ему несвойственно. Но хуже то, ему свойственны недальновидность и импульсивность. Используя смерть своих военачальников как предлог, ваши лорды готовы взбунтоваться и пойти на нас войной. И это в то время, как наши войска позарез нужны нам на западе, чтобы отразить агрессию Валькары! Вынужденные воевать на два фронта, мы утратим наше численное преимущество, и можем потерять куда больше, чем приобретём.

Алонсо поглядел на Гаитэ исподлобья, словно пытаясь одновременно заглянуть к ней в душу и принудить сделать именно то, что ему необходимо.

— Вы пришли ко мне добровольно, с предложением стать членом моей семьи. Значит ли это, что вы готовы послужить на благо своему новому дому?

Гаитэ ответила вполне искренне:

— Да, но при условии, что вы не потребуете от меня ничего такого, что могло бы навредить людям, о которых заботиться — мой прямой долг.

Алонсо снова вздохнул, будто ему не хватало воздуха.

Дышалось и впрямь тяжело.

— Мой младший сын один из лучших воинов, которых я знал. Подающий большие надежды стратег и военачальник, умеющий обратить во благо даже то, о чём другие попросту не подумали бы. На войне он бог, — император грузно опустился в кресло у камина, где яркое пламя плясало и весело, и неистово. — Но бог войны — это не тот бог, которому я хотел бы вручить правление. — Взгляд императора снова обратился к Гаитэ. — Я знаю, ваши наставницы не одобряли войны.

— Большинство тех, по кому последствия распрей знати проходится как косой, её не одобряют, — сдержанно ответила она.

Алонсо кивнул:

— Да, я знаю. Но нравится мне самому или нет, войны необходимы. Это неминуемое зло, как тень от предмета. Как не крутись, войн не избежать. И уж лучше обойтись десятью малыми, чем одной большой. Древние кровавый боги, влияние которых мы не признаём, по-прежнему требуют то, что они так любят — людскую кровь.

Наклонившись вперёд, император поворошил пламя, оживляя его, побуждая возобновить уснувший, было, танец.

— Но войну нужно держать под контролем, — продолжил он, выпрямляясь, — а это куда сложнее, чем взнуздать самого бешеного жеребца. Не все войны следует выигрывать оружием. Скажу больше, душенька, большинство войн выигрывается как раз не им. К сожалению, Сезар этого не понимает. Ему верится, силой можно решить любой конфликт, привести любую задачу к нужному знаменателю. И если мой сын не поумнеет с годами, война, с помощью которой он готовится поглотить весь мир, может пожрать его самого. Мне, как отцу, хотелось бы этого избежать.

— Вас можно понять. Большинство родителей любят своих детей, какими бы те не были.

— И мы любим своих детей куда сильнее, чем нам самим бы хотелось.

— Ваши дети не осознают своего счастья.

Алонсо снова скользнул по Гаитэ быстрым, как молния, всё вбирающим в себя, взглядом.

— Я люблю моих детей, но я понимаю, что Сезар слишком вспыльчив, горяч и самонадеян, а Торн слишком любил удовольствия жизни. И всё же Торн мой первенец, и именно он унаследует власть после того, как мы оставим этот мир. А вам, как истинной супруге, придётся наставлять вашего мужа, утешать и разделять с ним как радости, так и бремя власти. Но это случится при условии, если вы докажите, что достойны чести стать императрицей. Достойны доверия, которое мы готовимся вам оказать.

Теперь стало понятным, к чему весь этот приступ фальшивого откровения и излияния в родительской любви.

— Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Вы отправитесь на запад и поможете Сезару заручиться поддержкой Рейвэра.

— Но, — растерянно, почти испуганно, вскинула глаза Гаитэ, — я всего лишь женщина. Я никогда никем не правила. Меня не послушают!

— Так найдите способ заставить их себя услышать.

— Как?

— Лорды — ваши вассалы. Они связаны с вашим домом клятвой. Ваша задача сделать так, чтобы они об этом вспомнили.

— Сделать это было куда проще до того, как ваш сын перерезал горло моим генералам, чем после! — вспылила, не сдержавшись, Гаитэ.

— Спорить с этим бессмысленно, но что есть, то есть. Править нелегко, моя милая. Власть — не только богатство и сладости. Увы! Куда чаще власть — это бремя, ответственность и опасность. Опасность, опасность и ещё раз — опасность. Я прожил в Саркассоре сорок лет. Из них правлю этим государством пять. Я принял его в руинах, как после пожара, пепелищем. Я сделал для государства столько, сколько другим даже и не мечталось, но… я всё равно остаюсь чужаком для своих подданных. Какая-то молоденькая соплячка, вроде вас, способна спутать все карты лишь на том основании, что в ней течёт древняя кровь с каплей королевского рода, сгинувшего до того, как я имел счастье появиться на свет. Одного происхождения становится достаточным, чтобы весь мой опыт, сила и достижения оказались в небрежении! Глупцам невдомёк, что знать просто рвёт друг у друга из глоток куску покрупнее, а бедняков от смены режимов ждёт только одно — они будут жить ещё хуже. Голодный станет голоднее, а жаждущего жажда томить будет сильнее. Никому из власть имущих нет дела до людей.