– Я ничего не поняла!

– Бывает, – пожал плечами Миша. – Поймёшь! Ты ещё в среде нашей не варилась. Это не объяснить вот так вот, на пальцах. Это надо почувствовать. Гвардейск – совершенно особенный город. Поживешь там, поваришься – проникнешься.

Всё это только ещё ждёт своего терпеливого исследователя.

– Миша, хватит! У меня уже голова лопается! Ничего я не понимаю!

– Бывает! Это я виноват. Просто хочешь что-то понять – попытайся это кому-либо объяснить. Вот, тебе объясняя, сам стараюсь постичь. И чем больше разбираюсь, тем большее уважение к Сталину.

– А почему не к отцу своему, не к Медведю? – спросила Маша.

– Медведь – тоже проект Сталина, – отмахнулся Маугли. – У отца своя роль.

– Какая?

– Роль Медведя. Как там классик сказал: «Весь мир – театр. А люди в нём – актёры».

– И у тебя?

– Более того, у тебя тоже.

– А мы можем отказаться от этого?

– Запросто! Только это может быть очень больно. Вот отец не хотел быть Медведем, пытался сбежать в обычные солдаты, хотел стать рядовым пехотным Обиваном. Переломало всего до состояния фарша.

– Даже так? И кто выдаёт эти роли? Сталин?

– Бог? – пожал плечами Миша.

И вот, билеты на руках, документы, предписания – в папках, за плечами, в походных рюкзаках. Они ждут поезда. Ждать ещё больше двух часов.

Маша замечталась. Вчера проходили мимо ювелирного магазина, Михаил видел её взгляды, но посмеялся:

– Милая, там ничего стоящего. Дома, всё дома! Всё лучшее, эксклюзивное – дома. Самое красивое и необычное. Пока пофантазируй, какое кольцо ты бы хотела?

– А ты?

– Обычное, но из титана. И гравировка внутри: «Маугли и Валькирия».

– Гравировка на титане?

– Запросто!

Маша вернулась в реальность, глазами влюблённой кошки посмотрела на своего Мыша, который был в парадном мундире егерей, при погонах, при наградах. Мария тоже была в форме. Но её грудь была пуста. Только значок ГТО. Мария не хотела надевать мундир в поезд, в гражданской одежде проще, но Михаил настоял. И только теперь, окинув взглядом площадь, Маша поняла, почему.

– Мыш, почему столько военных?

– Потому.

– Мы поэтому не поехали на «ласточке»?

– И поэтому тоже. На машине не доехать. Там стокилометровый разрыв без дорог. Не проехать. Без танка. И дороги теперь блокировали.

– Зачем вводить войска в Москву? Какие могут быть враги в Москве?

– Обыкновенные. Ты да я. Да мы с тобой.

– Ну, какие мы враги?

– Необыкновенные. Необыкновенно опасные. Пока народ убит горем, прощается со Сталиным, они развернут государственный аппарат задом наперёд. Или вывернут. Наизнанку.

– Даже так?

– А зачем ещё вводить войска? Давить недовольных.

– Миша, а мы – бежим?

– А ты предпочитаешь принять бой и убивать? Ну, хотя бы вон тех новобранцев с тонкими шеями? А они при чём? Нет, любимая, это не мой бой. Тут идёт сражение мыслей, идей и образов. А я – сворачиватель голов, а не открыватель глаз. Мной вести этот бой – что пневматическим молотом исправлять косоглазие.

– И всё же бежать…

– Валькирия моя! Воительница! – Михаил обнял её. Это вызвало реакцию окружающих – люди оборачивались, смотрели осуждающе. Миша отстранился.

– Миш, ещё два часа ждать, пойдём, в машине посидим. Музыку послушаем.

– Поцелуемся, – улыбнулся Михаил доброй, открытой улыбкой, но покачал головой. – Ты не заметила ничего странного?

– В смысле?

– Даю подсказку – мы сейчас не поезд ждём.

– Даже так?

Маша обвела площадь взглядом. Как её учили – искала «красный сигнал», чего-то, что было тут лишним, нелогичным, чужеродным. Иногда этот самый простой способ бывал исчерпывающе достаточным. Так и в этот раз. Обычные, повседневные, привычные вещи и люди стали для неё серыми, невзрачными, незаметными. Сразу выделились несколько явлений, которых тут быть не должно: грузовики с вооружёнными солдатами, большое количество милиционеров и «людей в штатском», одетых в настолько невзрачные плащи и шляпы, что для Маши горели красным, как сигнал тревоги. «Цветными» были ещё несколько человек – группа весёлых студентов, о чем-то смеющихся, геолог с мальчиком и одинокая женщина с букетом.

– Мальчик, – ответила Мария.

– Молодец, – удивлённо ответил Миша. – А учитывая, что у тебя нет моего врождённого, или войной привитого, вывиха, что называют чутьём на опасность, чуйкой – вообще молодец! А как ты это сделала?

– Логически. Косоворотка, льняные штаны, сапоги. Узелок. Как из сказки. Народной. А тут не сказка. И геолог с ним. Геолог – правильный, только большой очень. Больно уж какой-то толстый, но лицо не жирное. И одет он не по погоде. Но это бывает. И отдельно от мальчика – вопросов не вызовет.

– Молодец ещё раз! И вопросы возникли не только у тебя. Маша, сделай радостный вид и встреть эту парочку. Будто это твои знакомые или родные.

– Почему я?

– Потому что не я.

– Ах, ну да!

Видя, что «плащи» уже стягиваются к интересующей Марию парочке, девушка поспешила. Подбежала, делая радостное, радушное лицо, запричитала:

– Наконец-то! Я уже заждалась! Как добрались?

– Здравствуй, дочка. Добрались нормально. Устали только, – пробасил огромный геолог.

Очень колоритный персонаж – заросший, как леший, нестриженые волосы, неухоженная борода, свитер с высоким воротом, ветровка с длинными полами и множеством карманов, плотные штаны, высокие сапоги из толстой кожи на толстой подошве. И огромный баул за плечами.

«Плащи» послушали их разговор, потеряли интерес, но не ушли.

Мальчик лет десяти-двенадцати смотрел с любопытством большими и ясными голубыми глазами. Был он светло-рус, открытое, чистое загорелое лицо, с правильными очертаниями. Через расстегнутый ворот рубахи видна была простая тесёмочка и костяной крестик. Просто крест, без украшений. Даже распятого тела не было.

– Что мы стоим, как три тополя на Плющихе? – пробасил геолог. – Пойдём в тенёк. Не по погоде я одет, жарко.

Вот это точно. Мальчик в рубашке с расстегнутым воротом, а здоровяк – как из поздней осени явился.

– Мороженку будешь, племяш? – спросила Маша у мальчика, не удержалась, потрепала ему русые пряди.

– Буду, – кивнул «племяш».

Они купили три мороженых, но здоровяк отказался. Сели на затененную акациями лавку. Тут как раз подошёл Миша, ему и досталось мороженое.