Этого старец пока не знал сам, потому как не мог определить цели своего собственного существования в этом мире: да, он пророк, да, многое ему открыто, да, во многих делах он может помочь людям, а надо ли? Этот вопрос постоянно мучил Тарушаспу, потому что знал он – место человека в окружающем мире, надо сказать, не такое уж завидное. И когда видел как человек пытается подмять под себя окружающих, превратив их в рабов, чтобы стать пусть маленьким и злобным, но всё же владыкой, Пророк жалел, что пришёл на этот свет, потому как не мог избавить несчастных от самозваного царя, а самозванца излечить от тяжкой болезни зависти и себялюбия.

Тарушаспа постоял какое-то время в молитвенной позе оранты, подняв обе руки к небу с повёрнутыми наружу ладонями. Как Проповеднику, ему было известно многое, и многое он постигал именно в такой молитвенной позе.

– Радуйся, Дагда, – сказал он. – Тебе послана истинно благая весть. Всевышний не забывает нашу страну и нас, грешных. Радуйся, твой ребёнок будет Великим мужем. Ему суждено обращать заблудших к свету, оберегать страждущих и усмирять жадных. Когда-то он станет настоящим орудием Бога в борьбе с Мраком и его аггелами.[38]Но прежде младенцу очень много придётся претерпеть бед от своих врагов, которые станут и твоими.

О, как его слова были точны, правильны и пронзали прозрачное будущее, как стрела, выпущенная метким охотником в цель. Младенец Арджаспа, едва появившись на свет, залился громким и радостным смехом. Это так поразило бабок-повитух, что они, омыв ребёнка, запеленав и вручив матери, быстренько убрались из дома.

Мать почувствовала исходящую из тельца ребёнка тёплую энергию, а когда попыталась погладить его по голове, то пульсирующий мощный мозг малыша отталкивал даже не чужую ему руку. Через несколько недель мальчик начал уже ползать, да так шустро, что матери приходилось искать его по всем закоулкам в доме.

Дагда начала постепенно привыкать к стремительному развитию сына, но однажды, обыскав весь дом, не обнаружила его нигде. Не нашёл ребёнка и отец. Порушаспа, в отличие от жены, стал деловито шаг за шагом обшаривать весь дом, начиная с чердака и до глубокого подвала. Но тщетно – запропастившегося мальчугана не было нигде.

Выручила собака. Пёс давно уже пытался обратить на себя внимание хозяев, а те, занятые поисками пропавшего ребёнка, не обращали на собаку никакого внимания. Лишь теперь Порушаспа заметил пса, рвущегося с цепи и заливающегося истошным лаем. Как будто тот на своём собачьем языке хотел сообщить нечто тайное, известное только ему.

Порушаспа расстегнул ошейник и пёс, радуясь свободе, понёсся к видневшемуся невдалеке лесу. Потом так же стремительно вернулся, обежал вокруг хозяина и помчался снова в лес. Мужчина озадаченно нахмурился: собака, будто зовёт куда-то? То же самое случилось в третий раз: пёс вернулся, покрутился у ног хозяина и рванул к лесу.

– Смотри, – потянула мужа за рукав Дагда, – пёс нам хочет что-то сообщить. Может быть, у нашего мальчика хватило сил уползти в лес?

Оставив без ответа невероятную догадку жены, Порушаспа однако пошёл за псом. А тот, радуясь понятливости хозяина, побежал по лесной тропинке, уходящей вглубь леса. Дагда тоже бросилась следом, ибо какой бы удивительный ни родился мальчик, но это её ребёнок! Её чадо! Её маленькое продолжение в этом безумном мире!

Конечно, и Порушаспа приложил кой-какие усилия, но что с мужика взять? Он же никогда не сможет понять, как выносить человека за тридцать восемь недель! С какими муками пускать его в этот мир и услышать его крик, то есть смех! Ведь радостного смеха Арджаспы испугались даже повитухи, а он просто радовался своему рождению и весело приветствовал мир, где всё-таки очутился.

Наконец, тропинка стала шире, и Порушаспа выскочил на поляну. Выскочил и остановился как вкопанный: перед ним в нескольких метрах корчился в предсмертных судорогах приведший их сюда пёс. А дальше, в центре поляны, был сложен костёр из заботливо напиленных брёвен. Сверху разгорающегося кострища был набросан лапник, из-под которого в одном месте выглядывала ножка ребёнка.

– Подожди, Дагда, – остановил Порушаспа подоспевшую жену. – Нашего мальчика украли демоны и собираются сжечь его живьём.

– Господи! – завопила женщина и рванулась на поляну.

Порушаспа чудом успел ухватить жену за ворот, бросившуюся к разгорающемуся кострищу. Но даже ему не хватило бы сил удержать Дагду. Просто у него вовремя нашлись слова, остановившие женщину. Порушаспа оттащил её, усадил на кочку, покрытую мхом, и приказал:

– Сиди, женщина! Не шевелись!.. Нашего мальчика похитил Ази Дахака, злобный демон Ахримана, властителя царства тьмы, страхов, пожарищ и ненависти. С ним надо воевать иначе. Молчи и не смей пока кидаться к кострищу. Мальчику нашему не поможешь, да и сама сгоришь.

Порушаспа отошёл от неё, а Дагда осталась послушно сидеть на кочке, поджав под себя ноги. Она и раньше слышала, что демон Ази Дахака ворует младенцев, особенно необыкновенных, складывает либо в пустыне, либо в лесу алтарь из наколотых дров и приносит жертву Ахриману и Люциферу.

Муж отвёл её подальше от заговорённого алтаря, увидев, как собака, приведшая их сюда, корчится в предсмертных муках, словно напоровшись на что-то острое, пронзившее её до самого сердца. Пёс нашёл дорогу, но поплатился за это собственной жизнью, показав тем самым, что путь к разгоравшемуся алтарю закрыт. А поленья демон заготовил хорошие, и огонь уже жадно облизывал всю поленницу. Не затронутым пламенем онгона[39]остался только лапник, набросанный сверху, под которым находился ребёнок.

Но мальчик молчал! Может, Ази Дахака просто задушил ребёнка? Но тогда зачем устраивать огненный алтарь, ведь тёмные силы не принимают неживых и задушенных жертв. Им надобно, чтобы человек сгорел обязательно живьём. Такое уж у них сатанинское правило. Значит, мальчика ещё можно спасти. Но как?

Отец ребёнка вытащил из-под шкуры, укрывавшей его тело, короткий жезл. Дагда увидела, что это Кадуцей. Откуда у её мужа этот священный жезл? Ведь такой имеют только колдуны и пророки, такой же она видела ночью во сне. Колдовством Порушаспа никогда не занимался. Наоборот, чтил Бога и говорил, что скоро в мир придёт Его посланец. Только их сын не может быть посланцем неба, потому что он – Сын Человеческий.

Мужчина в это время обежал поляну по кругу, вернулся к тому же месту, где лежала погибшая собака, осторожно поднял животное на руки и поднял его над головой, не выпуская Кадуцей. Потом над чахлым перелеском взлетел мужской могучий голос:

Будет он грызть

трупы людей,

кровью зальёт

жилища богов;

солнце померкнет

в летнюю пору,

бури взъярятся —

довольно ль вам этого?

На его вопрос никто не ответил, лишь ветер, прилетевший с юга, из широкой степи, прокатился по макушкам деревьев и затих. Тогда Порушаспа снова опустил пса на траву, очертил Кадуцеем на земле круг, вошёл в него, опять воздел руки к небу, не выпуская жезла, и прочитал что-то, очень похожее на молитву: