– Они не станут нападать, пока не подойдут остальные, – говорит Грэттен. – Глядите в оба, чтобы они не объехали нас и не напугали упряжных животных. А, ублюдки, это они и затеяли! Смотрите, капитан!

И точно, краснокожие уже приготовили одеяла. Их вожак, двигаясь параллельно с нами ярдах в двадцати, вскинул свое и закричал: «Торовать!», как я понял, это означало «торговать». Ну да, так я и поверил.

– Ответьте им, – сказал Грэттен, и я гаркнул: «Проваливайте!», подкрепляя слова жестами. Дикарь крикнул что-то в ответ, явно недовольный, потом слегка отворотил мустанга прочь. А потом, без всякого предупреждения, заложил резкий вираж, который его спутники повторили четко, как на параде, и понесся во весь опор к хвосту нашего каравана.

– Черт побери! – взревел Грэттен, и я едва не оглох, когда его кольт бабахнул прямо у меня под ухом. Один из индейцев выгнулся и с криком свалился, а когда конь вождя пролетал мимо меня, я упер ствол ему в шею и выпалил – в свалке нужно стрелять в цель, по которой наверняка не промахнешься – и мгновение спустя, пригнув голову и работая пятками, уже летел к фургонам.

Двое оставшихся краснокожих, улюлюкая, догнали замыкающую повозку и принялись размахивать одеялами. Я скомандовал возницам прибавить ходу, те защелкали кнутами, животные рванули вперед, и фургоны запрыгали в колеях. Грэттен выстрелил, но промахнулся, один из кучеров, зажав вожжи в зубах, тоже пальнул в божий свет, а потом оба индейца повернули и понеслись прочь.

Я подскакал к каравану, во все глаза глядя, откуда появится очередная опасность. Боже правый, долго ждать не пришлось: из-за гребня холма справа вынырнули и устремились к нам еще десятка два скотов. До них было фарлонга два, так как гребень уходил от реки, которая тем временем описывала большую петлю влево, так что, когда фургоны повернули, следуя ее течению, они одновременно стали удаляться от идущих на перехват преследователей. Но последним хватило бы и трех минут, чтобы нагнать громыхающий караван.

Ехавший передо мной Грэттен, прямо из седла перемахнул через задний борт фургона, и ведущие вьючных мулов саванеро проделали ту же операцию, бросив своих подопечных брести куда глаза глядят. Двое краснокожих, размахивая одеялами, налетели на них, стараясь загнать беспризорных животных в промежутки между фургонами. Бухнула винтовка Грэттена, и один из индейцев упал. Другой попытался заскочить на фургон, но, видимо, не преуспел, так как, когда я подскакал поближе, он уже готов был признать свое поражение в схватке с колесом, производя при этом жутко много шума.

Саванеро тоже открыли огонь; Грэттен закричал мне, указывая вперед, и я был совершенно с ним согласен: где-то там находился Бент, и я готов был поставить сто против одного, что достигну финиша первым. Пока я мчался вдоль каравана, пальбу вели с полдюжины многозарядных винтовок – самый подходящий бортовой залп, если на хвосте у тебя два десятка размалеванных дьяволов. Они были уже в двух сотнях шагов от нашего правого фланга, вопили как проклятые и стреляли на скаку. Я поравнялся с первым из фургонов, и впереди оставались только обе инвалидские кареты и дилижанс Сьюзи. Шлюхи в фургоне визжали и пытались спрятаться за бортами экипажа. Я увидел, как в дерево воткнулась стрела, еще одна просвистела над моей головой. «Самое время распрощаться с коняшкой и нырнуть в укрытие», – думаю я. И в этот момент скакун спотыкается и у меня осталась лишь доля секунды на то, чтобы высвободить ноги из стремян и спрыгнуть, прежде чем скотинка рухнула.

Все-таки чудно, какие вещи иногда остаются в памяти. За миг до того, как земля и небо закружились и я с размаху шмякнулся оземь, взор мой выхватил седобородое лицо, прильнувшее к окошку ближайшего экипажа – человек преспокойно поправлял очки. Некогда было выяснять, сломал ли я что-нибудь во время падения – рядом с моим лицом промелькнули спицы колеса фургона. Мне удалось ухватиться за свисающую веревку и намотать ее на руку. Рывок был таким, что руку чуть не вырвало из плеча, я повис, скрючившись, пытаясь зацепиться за борт. Послышался женский визг, нежные ручки схватили меня за воротник и плечи, и передняя часть моего туловища грузно перевалилась через бортик, тогда как ноги, словно поршни, молотили воздух.

Станете вы после этого удивляться слабости, которую я питаю к девицам легкого поведения? Кое-как они втащили меня настолько, чтобы мне удалось уцепиться рукой за стойку, оставив ноги болтаться над задним бортом. Я собирал силы для рывка, и тут все мои спасительницы взвизгнули в унисон и подались назад, шурша кринолинами: словно из ниоткуда, вынырнул индеец с топориком в руке и ухватился за бортик в ярде от меня.

Быть может, наступит день, когда я забуду это размалеванное, пернатое лицо и разинутый в вопле рот, да только сильно сомневаюсь. Я беспомощно висел, прерия проносилась подо мной буквально в двух ярдах; индеец вскинул уже томагавк, но тут раздался вопль ярости и черная Афродита, да благословит ее Господь, бросилась на него со своей парасолькой. Дикарь крепко, как пиявка, вцепился в борт одной рукой, упорно намереваясь превратить меня в фарш другой, но эта славная, находчивая и прелестная жемчужина в короне африканских красавиц размахнулась и ткнула его наконечником зонта в живот. Краснокожий вскрикнул и покатился под копыта следующей за нами упряжки, а я окончательно перевалил через бортик и стал оглядываться в ожидании свежей порции неприятностей.

Кутерьма была страшная. Индейцы вытянулись вдоль каравана, стреляя из ружей и луков, саванеро отвечали залпом на залп. Однако самые отважные из краснокожих вроде парня, познакомившегося с гостеприимством Афродиты, скакали, свесившись для защиты от пуль на бок, между фургонами и пытались вывести из строя упряжки. Я видел, как падают люди и мустанги; над головой у меня прошуршала сквозь парусиновый тент стрела, а визг девиц предупредил меня о новой опасности. Это был маленький красный ублюдок в боевом головном убранстве. Он поравнялся с передовым мулом следующего за нами фургона и ткнул животное копьем в бок. Бедная скотина заверещала и рухнула, увлекая за собой остальных. Фургон резко накренился, завис на мгновение и опрокинулся, усеяв всю дорогу ящиками с кларетом. Тут наш собственный фургон бешено дернулся и я, полетев кверх тормашками, ударился о боковой борт с такой силой, что дух вон.

Я кое-как поднялся, чтобы убедиться: пришла беда – отворяй ворота: на козлах сидел индеец, оспаривая право на вожжи с кучером. Пока они дрались, вожжи остались без присмотра, и было ясно как день, что, если не принять срочных мер, дело наше – табак. Я не сторонник подобных действий, но раз иного выхода нет, стал протискиваться сквозь толпу истерично вопящих шлюх, которых, как мне показалось, было штук пятьдесят – они путались под ногами, размахивали руками или бухались в обморок. Проложив себе дорогу к передку, я ухватил индейца за косы и дернул; возница пырнул его своим «боуи» и краснокожий со стоном скатился вниз. Я схватил вожжи и изо всех сил принялся одерживать мулов. Кучер перехватил управление, я смог поглядеть вперед и едва не рухнул от изумления.

Мы мчались по открытой прерии, следуя за тремя другими экипажами, а впереди перед нами открывалось самое прекрасное и невероятное зрелище, которое мне доводилось видеть. Это был, прямо как утверждал Грэттен, настоящий замок – с двумя большими круглыми башнями, мощными стенами, сложенными, по виду, из коричневого камня, откидным мостиком и звездно-полосатым флагом, реющим на ветру. Я закричал от удивления и радости, и тут до меня вдруг дошло, что выстрелы и кличи замирают вдали. Я оглянулся: по равнине растянулись пять фургонов – значит, два пропали, – а индейцы постепенно отставали от них, потрясая оружием и улюлюкая. Было видно, как несколько краснокожих окружили разбитый фургон, намереваясь, без сомнения, продегустировать кларет, как только вождь, первым отпив глоток, пустит чашу по кругу.