– Эгей, не так скоро! – заявляет короткополый сюртук. – У нас есть еще что сказать, если вы не против…

Я отвернулся.

– Мистер Ньюджент-Хэр, седлайте коней, – начал я, но тут вперед выступил Скейт.

– По мне, так не пойдет! – кричит. – Вы не знаете того, что знаем мы, мистер. Вы всего лишь новичок, так все говорят…

– В чем дело, мистер Ньюджент-Хэр? – говорю. – Вы не способны держать в руках своих мерзавцев?

– Полегче, капитан, – заявляет тот, высовывая свой длинный ирландский нос. – Я же говорил, что мы тут не в армии.

– Я за то, чтобы проголосовать! – вопит Скейт, и я подмечаю, что большинство парней из охраны держат его сторону. – Неужто мы все тут меньше значим, чем какой-то великий мореход-лимонник? Ах, прошу прощения, капитан Комбер!

Негодяй осклабился и, сняв фуражку, отвесил мне шутовской поклон. Питтсбургские недотепы захохотали, толкая друг дружку.

– И вот што скажу вам, – продолжил Скейт – Этот Дик Вуттон опасался нащет военных отрядов ютов у Пикетуайра не меньше, чем других инджинов у Симаррона. А Пикетуайр разве не у самого Бента, а? Так вот я за то, шоб срезать, и кто со мной, пусть поднимет руку!

«Пираты», ясное дело, загорланили, вскидывая обе руки, а Скейт обвел своих приятелей таким взором, что большая их часть примкнула к нему. Грэттен, присвистнув сквозь зубы, воздержался, главы семей переселенцев выглядели озадаченными, а инвалиды – испуганными. Я знал, что лицо мое пылает от гнева, но сдерживался, наскоро соображая. То время, когда мне представлялось возможным найти выход из подобного положения, дав волю чувствам, осталось далеко позади. На заднем плане я заметил Сьюзи, наблюдающую за мной; шлюхи уже расселись по фургонам. Я отрицательно покачал Сьюзи головой – меньше всего мне хотелось, чтобы она напустилась на мятежников.

«Питтсбургские пираты» составляли примерно половину нашего народонаселения, так, по грубым прикидкам, большинство проголосовало «за». Скейту этого было недостаточно.

– Давайте, фермеры! – закричал он. – Долго вы намерены слушать, чего наш милорд изволит и чего нет? Не вижу ваших рук!

Часть переселенцев подчинилась, и короткополый принялся подсчитывать. Потом, с улыбкой до ушей, повернулся ко мне:

– Полагаю, у нас большинство, капитан! Ура, ребята! Даешь Симаррон!

Все завопили, как черти, а замолкнув, уставились на меня.

– В таком случае, – преспокойно говорю я. – Желаю вам приятного путешествия. – После чего поворачиваюсь, чтобы подтянуть подпругу у мустанга. Все замерли.

– Что вы хотите сказать? – вопит Скейт. – У нас большинство! Караван идет на Симаррон!

– Он идет в Бент, – негромко отвечаю я. – По крайней мере, та его часть, которой руковожу я. Все дезертиры… – я потянул ремешок, – могут отправляться на Симаррон или в ад, или куда им заблагорассудится.

Как видите, я рассчитывал, что мой уверенный вид поколеблет их – они привыкли почитать меня капитаном каравана, и если мне удастся сохранить самообладание и деловитость, это может заставить их усомниться в своем решении. И действительно, поднялся сильный гвалт, Скейт смотрел так, будто готов был убить меня, но даже некоторые «пираты» дрогнули и начали препираться между собой. Не сомневаюсь, все получилось, если бы не Сьюзи, которая, буквально пыша гневом, обрушилась на них, честя Скейта почем зря и не щадя даже рассудительных эмигрантов, которые, по ее словам, обязаны повиноваться мне.

– Вы связаны клятвой! – верещала она. – Да я на вас в суд подам, подлые прохвосты! Будете делать то, что вам говорят, так вот!

Я бы с удовольствием пнул ее в обтянутый сатином зад – худшей выходки она и придумать не могла. Вожак переселенцев, до того твердивший, что «капитан каравана главный, не так ли?», после ее эскапады побагровел и вскинулся. Это был благообразный, солидного вида старикан. Его борода буквально встала дыбом.

– Чтоб какая-то сутенерша указывала мне! – говорит он и поворачивается спиной.

Большинство эмигрантов нехотя потянулись за ним, а ребята из Питтсбурга снова завопили «ура» и стали рассаживаться по фургонам. И вот наш капитан остается при своих интересах и ничего не может с этим поделать.

Что я знал наверняка, так это что не стану пересекать реку. Передо мной стояло лицо Вуттона: «Не Симаррон… Тощий бизон…» Одной мысли о пустыне и риске заблудиться было для меня достаточно. Скейту с дружками беспокоиться не о чем: если все обернется скверно, они пришпорят коней, возвращаясь к Арканзасу и воде, и проложат себе дорогу в форт Манн. Но с народом в фургонах все будет кончено. И наша маленькая группа тоже попадает в жуткий переплет: у нас остаются восемь фургонов и дилижанс с возницами, но нам предстоит недельная дорога до форта Бент без охраны. Если нам встретятся рыщущие индейцы, мы можем рассчитывать только на мои револьверы и те, что есть у погонщиков и саванеро.

Впрочем, я ошибался: с нами остались инвалиды. С некоторым колебанием они примкнули ко мне, заявив, что предпочитают идти в Бент – воздух на северном берегу-де чище, – они в этом уверены – и им не по душе поведение Скейта и тех питтсбургских лоботрясов – честное слово.

– У нас, сэр, есть некоторые представления о совести и порядочности, – заявляет тот самый, что поставил диагноз шайену, причем с таким поразительным успехом.

Его сотоварищи заорали: «Браво! Правильно!» – и стали подкидывать в воздух свои ингаляторы и грелки в знак одобрения.

«Боже милостивый, – думаю я, – остались только шлюхи да инвалиды. Но они хотя бы имеют понятие о дисциплине.»

– Пригляжу-ка я лучше за провизией, иначе наш приятель Скейт оставит нам одни объедки, – говорит тут Ньюджент-Хэр.

– Вы не уходите с ними? – удивленно спрашиваю я.

– С какой стати? Меня наняли на поездку до Калифорнии, и я исполняю свои обязанности.

Знаете, даже в этот миг, когда мне, казалось бы, следовало благодарить небо за лишнюю пару умелых рук, я отказывался верить любому его слову.

– Кроме того, – продолжает он, галантно кивая Сьюзи, стоявшей рядом в тревоге и тоске, – Грэттен не тот парень, что бросает даму в трудные времена, вот так.

И ирландец удалился, напевая себе под нос, тогда как моя благоверная атаковала меня со своими слезами и раскаянием, ибо у нее хватало ума сообразить, что именно ее неразумное вмешательство решило дело. Будь у меня поменьше важных забот, я, наверное, дал бы волю чувствам, но так просто коротко посоветовал ей отправляться в дилижанс и удостовериться, что голодранцы Скейта не успели отбить нескольких телочек от ее кринолинового стада.

Вокруг фургонов с припасами шли оживленные дебаты: Скейт заявлял, что он с парнями, состоя в нашем караване, имеет право на продукты; Грэттен гнул свою линию: раз они перестали работать на нас, то лишаются и довольствия, а если попытаются взять его силой, он пристрелит первого же сунувшегося к мешкам. Говоря это, ирландец откинул полу плаща и засунул большой палец за ремень рядом со своим кольтом. Скейт поупирался и повыступал немного, но потом уступил, и я счел случай благоприятным, чтобы напомнить эмигрантам: если у них есть намерение передумать, то ради бога. Никто не откликнулся, и мне сдается, они просто уповали на многочисленность отщепенцев и огневую мощь парней Скейта.