Англичане своей массой потеснили шотландцев, босые ноги которых пропахивали в грязи глубокие борозды; они оказались уже у самой обозной телеги, почти за пределами узкой части моста. Как только этот рубеж будет пройден, англичане развернутся вправо и влево, одолев числом.

Те уже чуяли победу, и воины в задних рядах, неустанно напирая, запели, а передние, в давке неспособные даже вздохнуть, потеряли сознание и свалились под ноги следующего ряда.

Хэл воспринимал море шлемов и рыков, циклопическую щетку пик как колоссального свирепого ежа, пытающегося втиснуться под арку, — а потом ощутил жгучую боль в икре, припал на колено и почувствовал, что валится навзничь от шального удара пики. Лежа на мокрой, пахнущей свежей пахотой земле, как поля окрест Хердманстона, увидел лес напружиненных ног и медленно отскакивающие щепки кренящейся арки.

Потом колокол упал, сокрушив передние ряды наступающих английских пикинеров, своим зычным, гулким звоном поглотив их вопли.

Последовала пауза, заполненная угасающими в коловращении мыслей и дождя отголосками звона. Хэл, оглохший и оглушенный, как остальные, почувствовал, как его влекут назад и вверх. Поглядел, разинув рот, в попытке разобраться в свистопляске криков и гибели людей, пока все хлынули прочь от места, где рухнул колокол.

«Gloria», — увидел Хэл и рассмеялся, как угрюмый волк, ибо понял, что увидел Куцехвостый Хоб: «Gloria In Excelsis Deo»[38]. Теперь слова, любовно выведенные вдоль края медленно покачивающегося колокола, были подчеркнуты финифтью ручейков крови и размозженных костей.

— Deus lo vult!

Это услышали все и обернулись, страшась худшего. Позади них объявился всадник в кольчуге от макушки до пят, с ярким, как кровь, остроконечным крестом тамплиеров на развевающейся белой хламиде, струящейся за ним, как снежный ветер, столь же грациозно, как холщовая чистота конского барда. За ним следовала горстка пеших воинов — мрачными тенями в своих черных рубахах и штанах и тронутых ржавчиной поддоспешниках цвета каши. Их железные шлемы с полями были покрашены в черный цвет, с белым венцом и черным крестом Христовым спереди.

— Deus lo vult! — прокричал рыцарь. Слова сдавленно, глухо забились внутри большущего бочкообразного шлема с плоским верхом. Он прогрохотал мимо Хэла и его столпа Сима среди бросившихся врассыпную людей, стремительно вращая запястьем, так что зажатый в бронированной рукавице элегантный молот из блестящей стали с рифленой головкой и острием на другом конце сверкал, как лед.

Скалящиеся щепой обломки и колокол почти не задержали исполинского боевого коня, грациозно перескочившего первые и обогнувшего второй; раненый вскрикнул, когда железное копыто размозжило его голени, остальные старались расползтись с пути деликатно ступающего зверя.

Ряды на мосту раскололись, как упавшее зеркало. Они повернулись и бросились бежать, и рыцарь налетел на них, а горстка приведенных им людей бросилась в атаку с разинутыми алыми ртами и лицами, искаженными в свирепом ликовании. Тела полетели через перила моста в речку, другие рухнули на расколотые доски и были сокрушены железными копытами, и все это время дуга молота просверкивала справа налево и обратно, и с каждым взмахом голова лопалась, как яйцо.

Deus lo vult — «Бог желает сего». Крик со времен падения Иерусалима, мешанина из вульгарной латыни, французского и итальянского, лингва-франка, языка, на котором изъяснялись те, кто хотел быть понятым во время крестового похода.

— Сэр Уильям, — изумленно проронил Хэл.

— Будь благословенна его кудрявая древняя храмовникова башка, — пробормотал Сим, и они переглянулись, понурив головы и опустив ладони на колени. Уилл Эллиот блевал, а Том был мертв; Денд перевернулся и всплыл в реке, как раздувшаяся овца, а Джон Агнец, мокрый до нитки, выбирался на берег с другой стороны. Жалобно мычала корова.

— В теле доселе, стало быть, — вымолвил Сим, а Хэл смог лишь кивнуть. Все еще живы. Бог пожелал сего.

Они чуть не рассмеялись, но громадный белый рыцарь появился вновь на коне, деликатно перескочившем через обломки и кровь, сунув большой шлем под мышку закованной в доспехи руки, и отдал им салют окровавленным серебристым молотом.

Его белоснежные одежды и бард коня были забрызганы алым, так что даже маленький крест у него на сердце казался кровавой кляксой; лицо, обрамленное кольчужным чепцом и стальным бацинетом, яркое от крови, как его крест, и блестящее от пота.

— Разумею, — заметил он небрежно, будто говорил о погоде, — что коли поторопитесь, то возмощете сгуртовать толику их говяда и перегнать через мост. Разумею, храмовники Тона заслужили для себя целую краву.

И его алое, исходящее паром седобородое лицо расплылось в улыбке.

— Уне не стояти, аки вода в гати, — добавил сэр Уильям Сьентклер, — ибо, по моему разумению, сии лавы боле не удержать.

— Тут я на вашей стороне, сэр Уилл, — провозгласил Сим и отправился за обозной лошадью. Хэл стоял на подкашивающихся ногах, глядя снизу вверх на рыцаря-храмовника.

— Ко времени, — объявил он и осел. — Более чем ко времени…

— Ах, — отозвался сэр Уильям, и в его голосе явственно прозвучала тревога, что Хэл вот-вот падет духом, — я бы отведал говядины.

Говядина, думал Хэл, глядя, как люди наводят порядок, пробираясь через наваленные трупы по залитым кровью бревнам, выуживая в склизкой грязи чем можно поживиться. А им-то всего лишь нужно было чего-нибудь поесть, что он и сказал вслух.

— Ave Maria, gratia plena[39], — радостно возгласил Сим, заводя пятящуюся лошадь между оглоблями телеги. — И да поможет нам Господь Бог, когда дело обернется всерьез.

Они оставили залитое кровью тело Тома Красного Плаща, дабы его погребли в храме Тон, чьи тихие воины-монахи с мрачными лицами занялись благородным делом, набожно собирая, обмывая и погребая англичан, с коими столь недавно воевали. Все, особливо Джон Агнец, с болью сознавали, что Денда унесло далеко вниз по течению Анника, но немного утешились уверениями, что его разыщут и похоронят как надлежит.

— Вас ждет уйма бедствий за то, что повели Храм против короля Эдуарда, — сказал Хэл сэру Уильяму и магистру — человеку в черной сутане и мягкой шапочке монаха, с суровым взглядом, намекавшим на то, что совсем недавно он орал благим матом, помавая копьем.

— Мы обороняли наш Храм, — изрек магистр. — Перейдя мост, вы ступили на землю прецептории, вверившись нашему гостеприимству, так что никто не посмеет винить кого бы то ни было, кроме себя, за нападение на пребывающих под защитой ордена.

Магистр с кротким голосом и серо-стальной мягкой бородой преклонил голову перед сэром Уильямом.

— По счастью, сие было в присутствии Гонфалоньера, — произнес он, и Хэл услышал в его голосе благоговение перед присутствием одного из хоругвеносцев ордена.