Порыв ледяного ветра тысячью иголочек вонзился в ее плечо. «Пора надевать что-то потеплее». Она посмотрела на небо. Облака, которые они начали огибать утром, набрали объема, потемнели и стали будто ближе. Корабли по-прежнему оставляли их слева, но теперь тучи будто начали движение на них. Решив, что об этом должен беспокоиться Карьян, она тряхнула головой и отправилась к кошке.

Анагон долго не понимала, о чем говорит ей Венус. Глаза ее то широко распахивались, то застилались слезами, то недоверчиво щурились. Когда рассказ был окончен, Венус сказала:

– Не могу не спросить. Ты простишь его?

Анагон замолчала и опустила взгляд. Еще вчера утром она могла бы сказать «да», но вечером произошло нечто, что почти все решило.

Посреди ночи ее разбудил Вульгус. Воин перебрался жить к себе на следующий же день после драки с Реем, и потому сейчас его лицо, нависшее над девушкой, испугало последнюю. Вульгус приложил палец к губам.

– Тише! Это только я. Пойдем, хочу кое-что тебе показать.

Анагон заколебалась – прогулка в одной тонкой ночной рубашке не прельщала ее. Но глаза воина так блестели, что тратить время на переодевание было бы кощунством. Они выскользнули из каюты и на цыпочках вышли их жилой хоны. Перед спуском на палубу, Вульгус достал из кармана широкую черную ленту.

– Ты мне доверяешь?

Вместо ответа Анагон закрыла глаза. Воин покрыл их повязкой и завязал узел на затылке. Затем взял девушку за руки и куда-то повел. Когда ноги защекотал ветер, а звук волн стал гораздо громче, Вуль сказал:

– Теперь ступенька, еще одна. Дальше будет очень узко, иди аккуратно. Я тебя держу.

Дальше оказалось не только узко, но и скользко. Анагон шла по какой-то балке, балансируя руками. Сзади шел Вульгус и придерживал ее за талию. Ветер, пусть и теплый, задирал подол рубашки и Анагон смущенно хихикала.

– Все, стой.

Вульгус потянул за веревку, и повязка слетела с глаз Анагон и улетела в море. Кошка пару раз моргнула, расклеивая ресницы, огляделась и восторженно ахнула.

Они стояли на бушприте, который своим концом уходил прям по полную луну. Казалось, если побежать вперед и прыгнуть, то можно зацепиться за нее руками – такой огромной и близкой она казалось. А внизу, перед кораблем, выпрыгивали из воды и вновь скрывались в темных волнах летучие рыбки, чуть светящиеся в полумраке. Блики от луны и всполохи рыб делали море живым, будто оно тоже бежало вперед, торопилось. Морской воздух сиял и искрился – или Анагон так казалось – когда она повернулась к Вульгусу. Тот по-прежнему держал ее за талию и чуть щурился, не давая улыбке расползтись. Крылья его, раскрытые за спиной, трепетали на воздухе. Во всем образе его был полет, стремление вверх, вперед и к Анагон.

– Я люблю тебя, – произнес воин. Анагон открыла было рот, но слова, неожиданно для нее самой, застряли в горле. Это была секундная заминка и Вульгус, тут наклонившийся ее поцеловать, возможно, ее даже не заметил, но сердце у Анагон тревожно заныло. «Почему я не смогла это сказать? А говорила ли я это хоть кому-то? А мне?».

Она встала на цыпочки и обхватила шею Вульгуса руками. Корабль покачивался на волнах, но Вульгус, балансируя крыльями не давал им оступиться. Анагон слышала рокот волн, чувствовала дрожь бушприта под босыми ногами и ровный стук сердца Вульгуса, морской воздух щекотал ей ноздри. По щекам внезапно потекли слезы от того невыразимого, что было в ее душе.

Вульгус чуть отстранился.

– Эй, ты чего? – он вытер рукой слезы. – Не стоит.

– Если это не стоит слез радости, тогда что вообще стоит?

Вульгус усмехнулся. Вдруг Анагон дернулась назад, схватила его за рукав и потащила вниз. Они упали в воду, подняв кучу брызг. Соль тут вцепилась в шов на животе, но Анагон было все равно. Она расхохоталась, давясь и отплевываясь от соленой воды. Вульгус подплыл ближе пораженно помотал головой.

– Ты сумасшедшая!

– Мне так хорошо!

Она откинулась на спину и замерла так. Вульгус завис рядом и несколько минут не отрываясь смотрел на умиротворенное лицо девушки. Затем, заметив, что по коже той пошли мурашки, подхватил ее на руки и вылетел из воды. Он понес ее к каюте. Ветер защекотал девушку, ночная рубашка прилипла к телу. Она сдавленно засмеялась. Смех будто не мог удержаться внутри нее. Вульгус улыбнулся в ответ. Они ввалились в комнату, не в силах разлепить губ. На ходу кошка щелкнула пальцами и мягкий свет озарил комнату. Обоих трясло, с одежды капала на пол вода. Руки Вульгуса – удивительно горячие – скользили по телу девушки. Анагон почувствовала, что ноги перестают ее держать и подалась вперед, прижавшись бедрами к Вульгусу. Тот чуть присел и подхватил её на руки. Девушка вновь засмеялась и принялась покрывать поцелуями лицо воина. Затем откинулась назад, держась за него только ногами, сцепленным за спиной. Вульгус прошел по комнате и уложил ее на кровать. Затем сорвал с себя рубашку и забрался следом. Он стоял над ней на четвереньках и медленно целовал шею. Сердце девушки колотилось где-то в глотке. Рука воина легла на ее бедро, чуть сжала его и поползла выше, под рубашку. Тут, нащупав кусок ткани, воин потянул его вниз. И тут Анагон, накрыв своей рукой его руку, зажмурилась и произнесла:

– Нет. Я не готова.

Вульгус замер. Девушка боялась смотреть на выражение его лица, не желая видеть там разочарование или злость. Но в голосе воина прозвучало лишь беспокойство:

– Я что-то сделал не так? Прости, если обидел или напугал тебя.

– Нет-нет, – она таки открыла глаза и тут же отвела взгляд. – Я просто…

– Ты не должна ничего объяснять. Только скажи, мне остаться или уйти?

– Останься!

– Хорошо.

Они пролежали в обнимку до самого утра, в мокрой одежде, без света. И болтали обо всем на свете. Но ни разу воин не попытался возобновить прерванное и не заговорил про это.

И сейчас Анагон не знала, хочет ли просто видеться с Регаром. Это определенно все усложнит. А ведь только что все было так хорошо и понятно.

– Я не знаю. Я поговорю с ним. Знаю, что он не виноват. Но он – да и я – уже не те, чтобы были год назад.

Лестница, ведущая в трюм, показалась ей самой длинной лестнице в ее жизни. Когда за очередным стеллажом показался силуэт воина, Анагон изо всех сил вцепилась себе в бок, чтобы не развернуться и не уйти. Он выглядел так подавленно, так жалко, что сердце девушки