— Тс-с! Идут! — шикнул Брумзель и подался вперед, чтобы выглянуть в галерею. Фридрих тоже высунулся из ниши и увидел вдалеке настоящую процессию. Впереди величественно выступала Офрис в прекрасном темно-зеленом платье, золотые волосы струились по плечам. За ней следовали пожилые бородатые мужчины, воины в доспехах и другие существа. По бокам несли караул жуки-олени.

Брумзель высунулся еще дальше и довольно бесцеремонно уставился на идущих.

— Брумзель, так пялиться невежливо, — сказал Фридрих и спрятался обратно в нишу.

— Быть не может! — прошептал Брумзель.

— Что? — спросил Фридрих очень тихо, потому что процессия как раз двигалась мимо их ниши.

— Видишь того типа? — зашептал Брумзель. — В вычурном бархатном фраке с фалдами, как ласточкин хвост?

— И жуткими бакенбардами?

— Да! Это Клупеус!

— Клупеус? — оторопело переспросил Фридрих.

— Именно. Офрис не следовало бы вот так допускать его на военный совет, он ведь в Северной Стороне творит что-то непонятное с кольцами! Почему он все еще здесь? — Брумзель вылез из ниши и стал протискиваться сквозь ряды политиков в сторону Офрис. Наконец он догнал ее и начал с жаром что-то говорить, но она только с улыбкой отмахнулась.

Длинная процессия прошла мимо, Брумзель остался посреди галереи один.

— Что такое? — спросил Фридрих, подходя к нему.

— Хм… Пойдем-ка, надо попасть внутрь, прежде чем закроют двери.

Брумзель потянул Фридриха за собой, но у входа в зал их остановили жуки-стражники.

— Вам туда нельзя, — объявили они вежливо, но решительно.

— Почему это? — спросил Брумзель.

— Приказ королевы, — и жучиха направила копье в грудь Брумзеля. Два других жука загородили проход.

— Это ошибка, я имею право войти, — сказал Брумзель, не сомневаясь в своей правоте, и прошел мимо копий.

Тут же двое других стражников сомкнули копья перед ним.

— Господин комиссар, вам вход воспрещен, — сказал один из них довольно сердито.

— Глупости! — самоуверенно заявил Брумзель. Тут на него обратила внимание Офрис. Она встала со своего места за большим столом в центре зала и подошла к дверям.

— Брумзель, сделай одолжение, побудь снаружи, — устало сказала она.

— Почему я не могу присутствовать? — удивленно спросил шмель.

— Ты не политик, — строго возразила Офрис.

— И что? Я же не собираюсь толкать длинные речи, я просто послушать хочу, — сказал Брумзель. — И, кажется, я это заслужил. Или нет?

— Ты многое заслужил, — отвечала Офрис, — но это не твоя область. Тебе нельзя присутствовать. Это мое последнее слово.

Стражи захлопнули дверь. Брумзель с Фридрихом ошеломленно переглянулись.

— Знаешь, теперь я готов поверить, что она действительно хотела усыпить нас с помощью вальмю, чтобы мы не мешали ей на военном совете, — оскорбленно сказал Фридрих. — А ведь стоило только сказать, что мы туда не допускаемся. Тогда бы мы и пытаться не стали!

Брумзель посмотрел на него. Фридрих еще никогда не видел шмеля в такой ярости. Это была холодная ярость, будто засевшая где-то в животе: он говорил очень тихо и сдержанно, но Фридриху стало не по себе.

— Барышня забыла, с кем имеет дело, — произнес он. — Если я говорю, что хочу на заседание совета, значит, я туда попаду. И мне все равно, что она там напридумывала, чтобы от меня избавиться. Пошли!

— Какой у тебя план? — спросил Фридрих, почувствовав, что сейчас опять должно произойти нечто захватывающее.

— Для начала — выйти на свежий воздух, — хмуро отрезал Брумзель.

В зале военных советов, как объяснил Брумзель, обычных окон нет. Но проветривать его все-таки надо, поэтому на крыше есть длинная узкая вентиляционная щель. Открывается и закрывается она с помощью сложной системы рычагов, которая размещается в специальной каморке за фронтоном. Туда можно пробраться так, что в зале не заметят.

— А теперь, — решительно сказал Брумзель, — мы пойдем через кухню.

— Но ведь кухня на четыре этажа ниже! — удивился Фридрих.

— Знаю, — ответил Брумзель. В это время они уже спускались по бесконечным винтовым лестницам. — Надеюсь, клаустрофобией ты не страдаешь. За мной!

Тон, который теперь принял Брумзель, превосходил по напору и отрывистости всё, что Фридрих до сих пор слышал в крепости. Брумзель распахнул двери, рявкнул военное приветствие в кухню и оттеснил нескольких испуганных опарышей в сторону.

— Где главный повар? — требовательно спросил он.

— Здесь, — добродушно ответил большой навозный жук, помешивавший суп в огромной кастрюле.

— В соответствии с приказом главнокомандующей нам необходимо незамедлительно подняться на фронтон, — объявил Брумзель. — Пароль Б27 Ф4! Лифт свободен?

Повар не растерялся. Несмотря на уютную неуклюжую внешность, бегать он умел быстро и тут же указал им путь к дверце в стене на высоте глаз.

— Но вы ведь не сами в этом лифте поедете? Он же только для еды!

— Как раз мы оба и поедем! И незамедлительно! Поднимите нас без остановок на самый верх! Дело чрезвычайной важности! — инструктировал Брумзель, размахивая лапкой перед самым носом повара.

— Ладно. Только приятной эта поездка не будет, — сказал повар, качая головой.

— У нас нет выбора! — гаркнул Брумзель, полез в тесную камеру в стене и махнул Фридриху следовать за ним. — Готов? Поехали!

Времени протестовать у Фридриха не было. Только когда за ними закрылась деревянная дверца, он начал что-то соображать. И ему тут же стало ясно, насколько неприятна эта ситуация: он был втиснут вместе с Брумзелем в деревянный ящик, в котором места едва хватало для одного, и ящик этот медленно, рывками поднимается по шахте вверх. Нужно было следить, чтобы руки не касались боковых стенок, а то пальцы легко могли попасть в щель, и их бы защемило между ящиком и крошащейся каменной стеной.

Фридрих старался не шевелиться. Задняя левая нога Брумзеля тыкалась ему в ухо, а грудная клетка была сжата так сильно, что он едва мог дышать.

— У-у-у, мы отсюда живыми-то выйдем? — простонал он с некоторым усилием.

— Сохраняем спокойствие! — пробурчал Брумзель. — Я же говорил, тут хорошо бы не страдать клаустрофобией.

— Да нет у меня клаустрофобии, я просто хочу отсюда выбраться! — Справа мимо них проползла дверца. Это был всего-то первый этаж. — А эта штука точно не сорвется?

— Точно, — сухо ответил Брумзель. Они проезжали мимо второй дверцы. — Тут слишком любят поесть, чтобы рисковать едой. Вообще-то этот лифт так высоко поднимается ровно для того, чтобы рабочим не таскать вручную тяжелые инструменты, если наверху что-то сломается.