За весь период войны в плен попали:

Акмен Леонид – сбит в феврале 1944 года. Освобожден нашими войсками. Вернулся в полк и летал до конца войны;

Ботов Владимир – пришел в полк после плена. Разжалован из капитанов. Летал, погиб;

Величко Иван – сбит в феврале 1944 года. Бежал, вернулся в полк, летал до конца войны;

Воронов Петр – был сбит, попал в плен. Бежал, сражался в партизанах, вернулся в полк и летал до конца войны;

Глотов Николай – сбит в июле 1944 года. Находился в плену до конца войны. Освобожден союзниками;

Глыга Иван – сбит в августе 1943 года. Бежал из лагеря. Сражался в партизанах. Вернулся в полк. Летал;

Горяинов Никифор Петрович – сбит в январе 1944 года. Находился в плену до конца войны;

Григорьев Петр – сбит под Брестом в июне 1941 года. Погиб в офицерском лагере XIII D (62) 20 апреля 1942 года;

Гущин Алексей Антонович – сбит в январе 1944 года. Находился в плену до конца войны;

Жданов Александр – сбит в мае 1944 года. Находился в плену до конца войны;

Журавлев Петр – сбит в феврале 1944 года. Пленен, бежал, вернулся в полк и летал до конца войны;

Коваль Михаил – сбит в декабре 1942 года. Бежал из плена. Вернулся в полк. Летал;

Махов Георгий – сбит в мае 1944 года. Попал в плен. Освобожден нашими войсками;

Минаев Семен – сбит в августе 1943 года. Бежал. Сражался в партизанах. Вернулся в полк. Летал;

Россохач Владимир Михайлович – сбит в январе 1944 года. Находился в плену до конца войны;

Самусенко Николай – сбит в конце 1942 года. Попал в плен. Освобожден советскими войсками. Вернулся в полк. Летал;

Семичев Владимир – сбит в августе 1943 года. Бежал. Сражался в партизанах. Вернулся в полк. Летал;

Шабалин Николай – сбит в августе 1943 года. Был в плену. Бежал. Сражался в партизанах. Вернулся в полк. Летал.

Надо признать, что счастливая судьба всех вышеперечисленных летчиков, штурманов и воздушных стрелков в целом не типична для всей массы советских офицеров, которые прошли немецкий плен. Приказ № 270 не предусматривал исключений, и если бы они не пришли именно в свой полк, то, скорее всего, оказались бы в нашем лагере или, в лучшем случае, в штрафной роте. Хотя подобные исключения были и в других авиаполках.

Плен аукнулся им уже после войны. Николай Самусенко, который всю войну пролетал с поврежденным позвоночником, был сразу же отчислен из армии, а когда попытался поступить на юридический факультет университета, то не смог пройти мандатную комиссию.

Иван Глыга остался в армии, но неожиданно для себя получил назначение в какую-то глухомань. Когда он прибыл в новую часть, кто-то из старожилов добродушно поинтересовался, за какие, мол, грехи к нам. Глыга первоначально даже не понял вопроса. Но когда ему предложили возможный перечень ответов, среди которых на первом месте был плен, то с грустью понял, что попал по назначению.

Александр Покрышкин вспоминал, как чудом вытащил из концлагеря своего комэска Героя Советского Союза Ивана Бабака, который успел пробыть в плену всего два дня и был освобожден американцами. Если бы не случайная встреча с незнакомыми летчиками, которым Бабак крикнул: «Сообщите Покрышкину, что Бабак жив и находится в плену!» – а Покрышкин не бросился бы шерстить все лагеря в округе, то сидел бы он в нашем лагере еще лет десять.

Думаю, что в какой-то степени на судьбе всех побывавших в плену отразилось и то, что начальником особого отдела 39-го полка оказался порядочный человек. Я долго не знал его фамилии. О нем ни разу не вспоминал Самусенко, ни словом не писал Федоров, но в рассказах отца он фигурировал несколько раз. Однажды он вызвал капитана Полякова и официально предложил подписать бумагу, согласно которой он должен доносить на капитана Смирнова. При этом особист знал, что Смирнов – его самый близкий друг. Прекрасно понимая, что делает особист все это не по своей инициативе, а это обязательная часть его работы, ту бумагу отец подписал, о чем сразу же рассказал Косте Смирнову. Тот грустно улыбнулся и рассказал, что точно такую же бумагу, с обязательством доносить на начальника связи полка, подписал час назад и он.

Примечательно, что ни у Смирнова, ни у отца особист ни разу не потребовал никакой информации.

Запомнился мне и другой эпизод. Однажды вечером офицеры штаба сидели в землянке и играли в преферанс. Все было как обычно, и только один офицер загадочно улыбался и что-то хмыкал себе под нос. Наконец он не выдержал и, посмеиваясь, рассказал, что начальник особого отдела нечаянно провалился в какую-то яму и до сих пор там находится.

«И ты не помог ему выбраться?» – изумился отец. Бросив карты, он пошел его искать и действительно помог вылезти из довольно глубокой ямы. Для имярек, за которым еще с Быхова закрепилась справедливая репутация пьяницы и безответственного человека, все, включая и этот эпизод, сходило как с гуся вода.

И тем не менее особист не был добреньким. Отец рассказал мне, что почти в каждом освобожденном городе особый отдел расстреливал кого-нибудь из солдат бао за изнасилование. И что самое печальное, все это повторялось вновь и вновь.

Фамилию особиста 39-го орап совсем недавно мне подсказал Григорий Сергеевич Давыдов. Поскольку она оказалась довольно редкой, то удалось найти наградной лист на оперуполномоченного отдела контрразведки СМЕРШ 59-го района аэродромного базирования Сусина Николая Михайловича, 1908 года рождения. В наградном листе среди прочих общих слов указывалось, что «на фронте с 1941 года. Лично им было арестовано несколько вражеских шпионов, пытавшихся проникнуть в расположение части». Наградили его орденом Красной Звезды. Поскольку это была его единственная награда, то, вероятно, шпионов, как настоящих, так и мнимых, он все же «ловил» немного. Интересно, что наградной лист был подписан начальником СМЕРШ 17-й ВА полковником Хотяковым Вениамином Зельмановичем. Хотяков за годы войны получил: «Красное Знамя», две «Красных Звезды», две Отечественной войны и что совершенно уникально для еврея – орден Богдана Хмельницкого. Мне доводилось где-то читать о том, что когда танкисту Драгунскому (дважды Герою Советского Союза) хотели вручить эту награду, то он от нее с негодованием отказался, так как гибель шестисот тысяч евреев в период правления Богдана Хмельницкого – это незаживающая рана, сопоставимая разве что с геноцидом периода правления германских нацистов.

В этой же главе хочется сказать несколько слов о летчиках-штрафниках. Мы уже помним, что Иван Глыга за допущенную в его звене авиакатастрофу был осужден на десять лет. Вероятно, в связи с тем, что официально штрафные эскадрильи были только трех типов:

а) истребительные на самолетах Як-1 и ЛаГГ-3;

б) штурмовые на Ил-2;

в) легкобомбардировочные на У-2.

Может быть, по этой, а может, и по другой причине, но свой срок он тянул непосредственно в 39-м авиаполку. По воспоминаниям Григория Давыдова, иногда штрафников направляли к ним в полк, где, выполнив в качестве рядового летчика или штурмана десять боевых вылетов, они возвращались в свои части, на прежние должности. Одному такому штрафнику он обязан жизнью. Перед самым вылетом штрафник уговорил его уступить полет ему, так как это был бы десятый, последний вылет. Вылет действительно оказался последним. Над целью в самолет попал зенитный снаряд, и весь экипаж погиб.