Их автомобиль был, согласно закону максимального неудобства, обычно описываемому как «чертово невезение», хотя более точно его было бы назвать промыслом Божьим, припаркован посредине площади. Продвигаясь вперед, повернувшись боком, чтобы протиснуться между «БМВ» седьмой модели, где под передней панелью с готовностью вспыхивала красная лампочка противоугонной сигнализации, и объемистым белым «Вольво» с обтянутыми шотландкой сиденьями — один беглый взгляд вверх подтвердил, что все окна во двор закрыты занавесями или ставнями (о благословенная голая лампочка!), — я почувствовал присутствие чего-то живого. Я застыл на мгновение, пока данные, полученные органами чувств, но не достигшие еще порога осознания, не сгустились в силуэт большого мохнатого пса, лежащего в луже желтого света под трижды проклятым источником света. Глаза его были открыты и смотрели на меня с собачьей настороженностью — несомненно, этот пес имел ранее привычку грубо приставать к постояльцам и на горьком опыте научился следить за своим поведением. Из каждой огромной ноздри Фидо при каждом сдавленном выдохе появлялось облачко пара. Пес был briard, или beiger de Brie,[207]теперь я его разглядел — эту косматую, дружелюбную, верную породу изначально использовали для выпаса стад и охраны их от волков, из-за размера такого пса почти можно спутать с небольшим пони. Единственный недостаток briard в качестве семейного любимца — это его хорошо известная несклонность к долгожительству. (В семье Этьена была такая собака, по имени Люсиль, и ее фотографию он носил в бумажнике вместе с противоядием против пчелиного укуса.) Мне же придало смелости то, что в случае столкновения с псом у меня, благодаря предупреждению о мой фиктивной бессоннице, имелось преимущество безупречно спланированного алиби, как если бы преступник имел возможность доказать, что был на сцене Лондонского Палладиума, где его видели тысяча триста зрителей, в тот момент, когда, согласно уликам, было совершено преступление (медленно действующий яд; лентяй-патологоанатом; подведенные стрелки на часах). И все-таки двор был окружен домами и слишком просматриваем из окон, он превратился бы в великолепный амфитеатр, что могло погубить мои планы. А потому я вложил, сколько мог, уверенности и теплоты в свой раскатившийся театральным эхом шепот, наклонился вперед и с усилием прошипел:

— Хорошая собачка!

И это сработало. Зверь поднялся во весь свой баскервильский рост и двинулся ко мне: пушистый хвост молотил воздух, он шлепал по булыжникам, веревка тянулась за ним к вделанной в стену железной скобе. Мой мохнатый компаньон обнюхал и облизал мою левую руку, а я надежно прижимал к себе правой свой сверток полезных штуковин размером с обувную коробку — по правде говоря, собака, страдающий бессонницей месье и электронное оборудование с трудом втискивались между иностранными машинами. Спустя пару десятков секунд межвидового братания я протиснулся дальше с прощальным «Лежать!» мимо своего нового друга, который развернулся и последовал за мной с удивительно человеческой смесью любопытства и подобострастной преданности. Я ловко скользнул вниз и улегся на спину около почти игрушечного, но проворного арендованного «Фиата» с левым рулем. Не испытывая необходимости в карманном фонарике, действуя на ощупь, я нашел место, рекомендованное в инструкциях, которые я выучил наизусть, откинул пластиковую крышку, закрывавшую автоматически активирующийся и очень сильный электронный магнит на основании устройства, и прикрепил неожиданно маленький прибор — скажем, два сложенных вместе спичечных коробка — к нижней стороне ниши колеса, где, при крайне маловероятном общем осмотре (в поисках чего? бомбы?), было бы затруднительно его обнаружить и куда механику вовсе незачем совать свои неуклюжие руки. Вернувшись к себе в комнату (после шумного, слезливого прощания с Режин — имя своего мохнатого союзника-заговорщика я прочитал на серебристой табличке на его ошейнике), я произвел действие, которое сейчас, стоя у «пежо» на стоянке рядом с «Релэ де Пантагрюэль», произвожу снова. Из чемодана, аккуратно уложенного в багажник, я достал металлическую коробочку, такую странно тяжелую в руке, как если бы ее внутренний механизм был сделан из свинца или золота, размером примерно с подарочное издание «A la recherche du temps perdu»,[208]издательства «Плияд» (три тома, вышли в 1954 году, с дурацким предисловием Андрэ Моруа; есть еще напыщенное, перегруженное примечаниями и алогично разделенное на четыре тома издание 1987 года). В ее крышке виднелась антенна, которую я вытащил, ухватив за удобный резиновый шарик на кончике и выдвинув сегмент за сегментом металлический штырь во всю его восьмидюймовую длину. («Какая разница между шестью дюймами и девятью?» — как-то при мне задал вопрос Бартоломью, приведя в ужас полную комнату присутствующих. — «Много шума из ничего» и прекрасным «Сон в летнюю ночь»?) На переднем крае коробки, рядом с антенной, располагался переключатель, находившийся в специальном углублении, созданном для предотвращения непреднамеренного его нажатия, — один из этих загадочных рубильничков с черточкой с одной стороны и кружочком с другой, совершенно случайной парой условных значков, которые постоянно оставляют меня в недоумении: все-таки включен или выключен сейчас данный прибор. На крышке коробки находился овальный темно-зеленый ламинатный пластиковый экран с нанесенной на него белой сеткой-разметкой. Легкие царапинки и дефекты начали уже появляться на поверхности прибора. Когда я щелкнул выключателем, устройство испустило несколько удовлетворенных возгласов («Самопроверка», — объяснил доброжелательный продавец в ответ на мой немой вопрос), после чего высветило единственную светло-зеленую точку более или менее посередине центральной клетки.

«Естественно, это не говорит вам всего, что вам нужно знать о его носителе», — сказал продавец, невысокий человек, чья причесанность и ухоженность странно контрастировали с буйным изобилием скобяных и железных изделий в его магазинчике: отвертки; гаечные ключи; раздвижные ключи, подходящие для починки всего что угодно — от часов в кукольном домике до механической модели слона в натуральную величину; швейцарские армейские ножи надувные утята; кинжалы и нунчаки; мишени для стрельбы из лука; арбалеты. Единственным аспектом его поведения, совпадающим с подчеркнутой захламленностью его магазина, была манера очень быстро разговаривать, причем два раскачивающихся вихра выглядывали у него из-за ушей, как кустики травы на краю обрыва. Я нашел этот магазин в закрытом разделе журнала, посвященного оружию, у этого издания была интересная дополнительная специализация — оборудование для слежения и промышленного шпионажа.

Не то чтобы серая коробочка сама по себе являлась достаточным техническим подспорьем. Маленький человек из магазина (парадигматически удобное в этом смысле выражение — «маленький человек», неизменно работник ручного труда, который должен знать свое место — это один из моих любимых образчиков покровительственного тона речи представителя британского среднего класса) был в этом непоколебим, и потому мы с пользой провели еще двадцать минут или около того, изучая принципы и практику использования компаса, привязки к сетке координат и вычисляя координаты поразительно фаллической формы здания, видневшегося вниз по реке в сторону Ист-Энда.