— Подожду, что Генка скажет, и тогда уж.

Больничный коридор встретил его запахами дезинфицирующих средств. Светлые стены, светлые полы, белоснежные халаты вежливого и деловитого персонала — во всем чувствовалась рука требовательного и скрупулезного доктора Круглова. Семеныча, как называли его и друзья, и подчиненные, и пациенты.

— Радецкая Анастасия Петровна. — Виктор показал удостоверение медсестре. — В каком она состоянии?

— Она в реанимации. — Девушка покачала головой. — Боюсь, утешительного ничего не скажу, но лучше поговорите с доктором Кругловым.

— А сын ее…

— У Семеныча в кабинете, — медсестра кивнула на дальнюю дверь. — В общем, там и спросите о больной.

Виктор кивнул и направился в конец коридора, втайне радуясь, что на входе надел купленные здесь же, в аптечном киоске, бахилы. Коридор сиял чистотой, и он ощущал бы себя неловко, если бы не бахилы, благодаря которым от его обуви не остаются на этом стерильном полу грязные следы.

— Заходи.

Семеныч всегда обходился без предисловий. Да и к чему, если пришел не чужой человек, а хорошо знакомый полицейский, друг Дэна Реутова, а в кабинете сидит потенциальный пострадавший, рука об руку с кареглазой фигуристой девицей, которая сжимает его ладонь, словно боится, что его ветром унесет.

— Ничего утешительного, у больной поврежден аортальный клапан, готовим к операции. Хуже, что митральный клапан я оперировал совсем недавно, больная не успела полностью восстановиться.

— Это связано со стрессом?

— Да, с сильнейшим стрессом, спровоцированным внезапным испугом. В общем, мы поборемся, конечно. Но только еще одного такого стресса больная не переживет, это я тебе точно говорю. Вить, пора бы вам что-то предпринять.

— Предпримем. — Виктор вздохнул. — Работаем мы, Семеныч. Но не все так просто. Никита, у меня вопрос. В гостиной портрет твоего отца?

— Да. — Никита непонимающе уставился на Виктора. — Но он умер, уже почти четыре года, как его не стало. Отец этот портрет не любил, и у нас дома он пылился в чулане. А маме портрет, наоборот, нравился, и когда она уезжала, то забрала его сюда.

— И примерно в то же время, что умер твой отец, в твоей жизни появилась Габриэлла?

— Нет, чуть позже. — Никита пожал плечами. — Но после смерти отца, да. А что?

— Нет, ничего, просто собираю все что можно — для составления целостной картины. — Виктор посмотрел на свободный стул, но занять его означало бы готовность к долгому разговору, а сказать было нечего. — Я всегда заглядываю под все до единого камни, так что не обращай внимания. Ладно, я в отдел, а вы мне уж как-то сообщите, как тут у вас дела.

— Сообщим, — Аня кивнула, не глядя на Никиту. — Мы тут будем пока.

— Ну, тоже дело. Ах да, вот ключи. — Виктор выудил из кармана связку и протянул ее Ане. — Санитары прибрали около двери, все помыли, продезинфицировали коридор, так что…

— Спасибо. — Никита поднял на Виктора измученный взгляд. — Это ведь из-за меня… ну, с мамой все это.

— Это не из-за тебя, а из-за каких-то больных ублюдков, которых я скоро поймаю. А я их поймаю, не сомневайся! И уж тогда я их закрою в самую мерзкую камеру и потеряю ключ. — Виктор обернулся, в упор глядя на Никиту. — Не расклеивайся, ты нужен мне в боеспособном состоянии.

— Я… да, конечно.

Но никакого «конечно» и близко не было, и все это понимали, включая самого Никиту. И только железная хватка хрупких пальчиков Ани Лепехиной удерживала его от необратимого. На него снова навалилась та абсолютная безысходность, которая не так давно привела его в дом Ники, где кот по имени Буч вел с ним по ночам неспешные беседы о жизни и его месте во Вселенной. Его, Буча, месте, конечно же. Кот был уверен, что мир создан исключительно для того, чтоб ему было где комфортно жить, и через пару дней в компании кота Никита уже склонялся к тому, что так оно и есть.

А теперь Ники нет, и кот где-то там, в Озерном, занимается своими кошачьими делами. Зато есть Аня Лепехина, которая встала вдруг рядом с ним, плечом к плечу, и, похоже, никуда уходить не собирается. И если еще вчера вечером он бы сильно удивился этому обстоятельству, то сейчас ее присутствие кажется ему самой естественной в мире вещью.

— Я позвоню, когда что-то изменится, — Аня смотрит на Виктора потемневшими глазами. — У меня же есть ваш номер.

— Ладно.

Ожил в кармане телефон, и Виктор, наспех простившись, выскочил из кабинета Семеныча. Рад-радешенек — не нужно поддерживать протокольный разговор, а прослыть бесчувственной скотиной, отмахнувшись от необходимых слов участия, ему тоже не хотелось. Но ему пока нечего было сказать ни самому Никите, ни Ане Лепехиной, ни тем более Семенычу, который смотрел на него строго и вопрошающе, как святой со старой иконы.

А тут звонок, как спасительный крик петуха на рассвете для многострадального семинариста Хомы Брута.

* * *

Бережной был доволен собой. А почему бы и нет? Он выяснил то, что не выяснил пока никто из тех, кто смотрел видео и ничегошеньки не видел.

Он и сам не знал, как ему пришло в голову сравнить два, казалось бы, непохожих лица.

Но не таких уж и непохожих.

Что-то он уловил, что-то такое, чего и объяснить толком не мог. Вроде бы и голоса были непохожи, и масть совсем не та… хотя, конечно, при нынешних-то возможностях масть может быть любая. Но тем не менее не усматривалось ничего общего.

Однако, когда Бережной просматривал дневник Габриэллы, он снова и снова ощущал некую странность в облике ведущей. Он выключил звук и смотрел на девицу, уверенно вещавшую с экрана. Голос другой, манера говорить другая… Но есть то, чего не сможет в себе изменить даже самая талантливая актриса. Это особенности строения ушных раковин и кистей рук. Линия губ и разрез глаз корректируются косметикой или специальными пластырями, такое Бережной как-то видел. Даже фигура корректируется, но ушные раковины и руки остаются прежними. Их можно замаскировать, да и кто будет пристально рассматривать чужие уши, но изменить нельзя.

А вот Бережной рассмотрел. И теперь заслуженно собой гордился.

Он тщательно отсмотрел все видеоматериалы, сравнил те несколько кадров, которые смог поймать, — ведь проклятая девка не выставляла свои локаторы напоказ. Но зато ладошки она демонстрировала не раз, и тут уж без осечки.

— Мизинец левой руки слегка искривлен — похоже на неправильно сросшийся перелом. — Бережной довольно смотрит на экран. — Удлиненная ногтевая пластина, а потому длинных ногтей ты не носишь, тебе незачем. Большие пальцы сужаются кверху, а остальные нет. Ну и сам размер пальцев тоже нельзя изменить.

Бережному осталось только в специальной программе наложить изображения друг на друга, чтобы сравнить по точкам. И программа бесстрастно и безжалостно распотрошила секрет хитроумной Габриэллы или кем бы она ни была. Разве что телеведущая приходится мерзавке сестрой-близняшкой. Но вряд ли у близняшек одинаково искривлены мизинцы.