На вкус обычного русского человека, само собой, противно. Но умирать от истощения еще противнее!

Зарнов кромсал мясо, по своему обыкновению громко и немузыкально распевая нечто духоподъемное: «Как в начале века // взял и ниспроверг // злого человека // добрый человек! // Из гранатомета // шлеп его, козла! // Стало быть, добро-то // посильнее зла!»

Полундра, прислушавшись к столь нестандартному тексту, только мрачновато усмехнулся.

«И то хорошо, что тезка не теряет оптимизма. Ишь, соловьем заливается, – подумал Павлов. На самом деле североморцу было вовсе не до шуток. – Ничего, мне бы только добраться до злых людей, которые Колю убили и все эту пакость учинили. Я уж как-нибудь и без гранатомета обойдусь! Я покажу этим мерзавцам настоящую, научную кузькину мать. А также заставлю вспомнить о печальной судьбе небезызвестной сидоровой козы!»

…Тюленя-крабоеда, взрослого матерого самца, Полундра завалил с первого выстрела из своего подводного пистолета. Дротик вошел зверю прямо в глаз и пробил мозг, так что крабоед даже не мучился. За три часа Полундра с Зарновым доволокли тяжелую тушу от приснопамятного лежбища к «избушке». Здесь тушу быстро разделали, сняли шкуру, которая, по мнению Павлова, еще могла им очень пригодиться. Полундра, не дожидаясь, пока шкура залубенеет, тщательно отскоблил мездру ножом от жира и крови, а затем хорошенько размял.

Тюлень нагулял неплохой жирок, его вытопили и получили вонючее, но сносное горючее. Если пропитать им сухой лишайник, то вполне приличное топливо получается. Тут же сварили часть мяса и, наконец-то, наелись. Не так чтобы совсем до отвала – переедать сразу после даже сравнительно короткой голодовки опасно, но все же… Полундра советовал побольше налегать на бульон, он легко и быстро усваивается. Вареная тюленина с горячим мясным бульоном показалась оголодавшим яхтсменам пищей богов. Да ведь и сам Павлов ничего не ел почти полтора суток и теперь с удовольствием чувствовал, как к нему возвращаются силы. Теперь, когда он плотно поел, промозглый холод антарктического побережья донимал не так сильно.

– Жизнь налаживается! – весело сказал Зарнов, допивая густую горячую жижу с плавающими в ней мясными волоконцами. – Эх, закурить бы сейчас! Поверите ли, пока брюхо от голода подводило, так даже и не думал о сигарете, а вот на почти сытый желудок потянуло… Ведь мог же, остолоп я такой, пачку в карман сунуть, когда мы с «Кассиопеи» когти рвали. Но в голову как-то не пришло, не до того было.

– Ага, еще и девочек тебе, – ехидно заметил Муличенко. – Ничего, потерпишь без курева. Здоровей будешь.

Словом, обед удался. А вот последовавшее сразу за ним маленькое совещание протекало непросто. Полундра со своим планом немедленно покинуть берег чуть было не оказался в меньшинстве. Андрей Александрович поначалу воспротивился этой идее, Зарнов же, привыкший полагаться на своего рулевого, колебался, пребывал в сомнении, кого поддержать.

– Почему бы нам не остаться на месте? – Муличенко вопросительно глядел на североморца. – Ты же сам говорил: твои товарищи по экспедиции, двое оставшихся, наверняка ищут и нас, и тебя. Возможно, они уже близко. Это ведь твои слова! Теперь у нас есть пища, есть чем поддерживать костер. Есть укрытие от ветра, хоть примитивная, а все же крыша над головой. Так зачем от добра добра искать? Станем сидеть спокойно и ждать, пока нас найдут.

В первый раз за все время после встречи с Зарновым напускное спокойствие Полундры дало трещину.

– Потому, что мы не знаем, кого дождемся, – резко сказал он. – Такое тебе, Андрей, в голову не приходило? Очень плохо, если нет… Потому, что не знаем, кто обнаружит нас первый – друзья или враги. Потому, что нам неизвестны ни планы наших врагов, ни их численность, ни их технические возможности. Но я подозреваю, что эти возможности куда больше, чем у двоих оставшихся в строю участников нашей спасательной экспедиции. Мы даже толком не знаем мотивов наших врагов, хоть некоторые догадки на сей счет у меня имеются. С чего они на нас взъелись, чего они реально добиваются? Но суть даже не в этом. Андрей, ты понимаешь, в каком мы оказались опасном положении?

Муличенко взглянул на него, но ничего не ответил. Конечно, рулевой «Кассиопеи» понимал, в каком они положении. Но бросать хоть немного налаженный быт, с таким трудом построенную «избушку дедушки Фомы»… Идти в неизвестность, да не куда-нибудь, а на юг, в глубь ледового континента! Страшно отрываться от берега: тут и тюлени, и птицы гнездятся, а там, ближе к центральному куполу, нет вообще ничего живого. И климат чем дальше от берега, тем холоднее, а одеты они все трое легковато, мягко выражаясь, для Антарктиды.

– Саныч, на мой взгляд, Полундра прав, – без всякой уверенности в голосе вмешался в спор Зарнов. – Меня его аргументы почти убедили. Риск, конечно… Но ведь и впрямь дождемся охотников за нашими скальпами, если будем сидеть тут, как сычи в дупле.

– Но куда мы направимся? – Муличенко постепенно сдавал позиции. – В полную неизвестность? Наугад, куда кривая вывезет? Ни карты, ни компаса…

На счастье Полундры, Андрей Александрович был человеком, с которым можно спорить. Это, вообще говоря, большая по нынешним временам редкость! Такой человек, перед тем как возражать, выслушает вас. А большинство людей только возражают, да и то не на ваши аргументы, а на мнимые, которые они вам приписывают.

– Зачем же в неизвестность? – добродушно сказал Полундра. – Есть у меня одно предложение относительно того, куда нам двинуться. Вот послушайте и посмотрите.

У подводного спецназовца Сергея Павлова зрительная и любая прочая память от природы была отличная, почти фотографическая. Вдобавок на хитрых спецсеминарах ему способности к быстрому, прочному и точному запоминанию тренировали, причем занимались этим мастера своего дела. Карты района, где должна была работать российская экспедиция, Полундра видел неоднократно и внимательно изучал. Разных масштабов карты, да плюс к ним аэро– и космические фотоснимки.

Он взял нож и его кончиком набросал на плоской льдинке абрис северной оконечности Антарктического полуострова, клином расширяющейся к югу.

– Мы вот здесь. Да, это я гарантирую с точностью плюс-минус пять километров, что в нашем случае несущественно. А вот здесь, – Полундра повел кончик ножа к югу, – километрах в пятидесяти от нас имеется научная станция «Новопетровская», законсервированная еще с советских времен. Теперь моя идея ясна?

Еще бы не ясна! В глазах яхтсменов мелькнул проблеск надежды.

– Сейчас, когда у нас есть мясо, можно рискнуть и двинуться к ней, – продолжал Сергей. – Только мясо нужно будет обработать, я скажу как. На станции непременно должен быть дизель-генератор с запасами топлива. Возможно, мы найдем там транспорт: трактор или вездеход.

– Если и найдем, то в каком состоянии? – покачал головой Муличенко. – После стольких-то лет… В лучшем случае ведро с гайками мы там обнаружим. Груду металлолома.

– Зря ты так, Саныч, это ж не МТС совхоза «Двадцать лет без урожая», – живо возразил своему рулевому Зарнов. – В Антарктиде пьяного гегемона не водится и раскулачить машины некому, разве что пингвинам. Вполне может случиться, что техника исправна.