— Но ведь ты же дома.

— Я вас в свой дом не пускал.

— Я хочу, чтобы ты меня простил… Я виноват, но…

— Мистер Рорк, вы учили чужого ребенка вытирать гущу из носа ладонью, когда нет при себе носового платка. Вы учили всегда смотреть прямо в глаза своему врагу, каким бы страшным он ни казался. Вы — мой враг, мистер Рорк! А значит, будьте добры, при мне держите кулаки всегда наготове. Большой шкаф больно падает.

— Ты и вправду хочешь драться со мной?

— Всегда и везде. Я бил ваше лицо каждую вторую ночь, а после смерти матери — каждую первую. Мысленно я вас уже собственноручно убил и похоронил. Уходите, мистер Рорк.

— Что я тебе такого сделал…

— Вы лишили меня отца. Вы убили мою мать. Вы украли у меня брата.

— Я не убивал твою мать, Люк.

— Я так сказал, чтобы ты, ублюдок, признался во всем остальном.

Мистер Рорк прикусил язык и молча вышел из комнаты. После его ухода Люк встал с кровати, принес из кухни веник и замел те грязные следы, которые мужчина после себя оставил.

* * *

— Что тебя тревожит, Люк? — спросила девушка, убежавшая из родительского дома в дом, где обитали призраки. К человеку, с которым хотелось разделить пламя рая и аромат прекрасных благоухающих цветов, растущих в аду.

— Мне мать когда-то говорила, что дьявол живет в каждой женщине. Я только что понял, что дьявол жил только в ней. В тебе его нет.

— Ты веришь в Бога, Люк?

— Не знаю. В голове все смешалось. Учитель оказался Иудой. Мать — тьмой. А правда — пеклом.

— Вот почему ад у тебя ассоциируется с цветами.

— Нет более прелестных цветов, чем правда.

— Есть. Я.

— Ты? Нет, — улыбнулся Люк. Голова Моники лежала у него на груди. Девушка внимательно слушала стук его сердца.

— Ты — вампир. Ты сначала пробуждаешь во мне энергию, а затем ее пожираешь.

— А нельзя выразиться более романтично?

— Ты красивый вампир, которому мне хочется отдавать энергию добровольно.

— Так уже лучше.

Этой ночью Люк стал мужчиной.

— Как думаешь, если парень играет на пианино он — гей?

— Он что? — вдруг засмеялась девушка.

— Ну это… Чего ты смеешься?

— Ты меня смешишь, Люк, как я могу не смеяться?

— Ладно. Забыли.

— Нет, не забыли. Рассказывай, почему ты решил, что пианисты геи?

— Фу. Не произноси больше этого слова.

— Ты же сам его произнес.

— Из моих губ оно прозвучало не так противно, как из твоих. Закрыли тему!

— Как скажешь, — произнесла девушка с некой обидой в голосе. — Кто ты по гороскопу?

— Скорпион.

— Странно, — ответила девушка.

— Чего странного?

— Просто со Скорпионами-мужчинами у меня по жизни соперничество. Я их морально подавляю. А тебя почему-то нет. Хотя, несомненно, я чувствую в тебе энергию Скорпиона. Ее не спутать ни с чем!

— А ты кто по гороскопу?

— Скорпион, — ответила девушка. — Я родилась двадцать девятого октября. А ты?

— Тридцатого.

— Невероятно.

Люк замолчал. Ему нечего было больше сказать. Если верить гороскопу, то Рыбам Скорпионы во всех планах подходили идеально. Если верить жизни — Скорпион-Рыба, наверное, тоже должен был импонировать Скорпиону обыкновенному.

— Ты, как и я, любишь правду и презираешь предателей?

— Да.

— Почему тогда ты не сказала, что чай отвратителен? Я видел, с каким выражением ты его пила.

— Из вежливости. Знаешь, как-то не привыкла входить в чужой дом и называть гадким пойлом предложенный мне чай.

Люк засмеялся.

— А я бы сказал.

— Тебя не учили манерам. Правда не должна выглядеть как хамство. Правда должна быть ледяной и беспристрастной, как месть.

— Интересно, тебе уже есть, что мне подать?

— Есть.

— Давай. Я слушаю.

— Хуже твоего травяного чая может быть только твоя слабость, Люк. Тебе точно нужна моя правда?

— Говори, если есть, что сказать.

— Загляни в зеркало и найди, в конце концов, в своем отражении мистера Рорка. А иначе всю жизнь тебя будут преследовать кошмары, ты будешь страдать дальтонизмом и называть белое черным, а черное белым. Ты — сын мистера Рорка. Он — твой отец. И пока ты себе в этом не признаешься, Люк, ты не «капитан своей души, не хозяин властный своей судьбы». Он — капитан твоей души! Он — твоей судьбы хозяин властный!

— Закрой рот…

Девушка замолчала. Его сердце застучало с огромной силой. Его губы дрожали, а глаза были напряжены так, словно сдерживали то, чего нельзя было видеть посторонним.

— Это и мое любимое стихотворение тоже, Люк, — если бы ты поинтересовался… Если хочешь победить врага, сначала признай его. Если хочешь победить себя — убей себя.

— Я признал, что он мой отец. Что дальше?

— А дальше будь Скорпионом. Дави сильных и не трогай слабых.

— Спокойной ночи, Моника.

— Спокойной ночи.

Люк закрыл глаза, а уснул лишь под утро, когда начало светать. В восемь утра Люк приготовил девушке завтрак, а затем проводил ее к входной двери.

К десяти Монике нужно было быть в университете.

— Я приду в восемь. Думаю, родители не будут против.

— Приходи. Буду ждать.

Провожать женщину, с которой спишь, гораздо легче, чем женщину, с которой только целуешься.

Люк поцеловал сонную очаровательную Монику и закрыл за ней дверь. В этот день ему должны были привезти в магазин старое белое пианино с тремя нерабочими клавишами — сосед Люка хотел отволочь его на свалку, потому что никто у него в семье не играл, а инструмент занимал слишком много места.

Это пианино досталось соседу еще от покойной прабабушки, которая, по его словам, была бы совсем не против, если бы его «предали земле». Но осуществить план мужчине не удалось, так как Люк увидел однажды, как мистер Арчи грузил старый, но красивый музыкальный агрегат в грузовик. Молодой человек выяснил, что к чему, и решил забрать сломанное пианино себе.

— Нечего добру пропадать. Мне оно понадобится.

И Люк с мистером Арчи договорились о передаче этого ретросокровища в хорошие (пусть и излишне худые) руки…

Мужчина, упивавшийся в этом мире лишь тишиной, а иногда еще — виски, вином и бренди, не знал наверняка, что его ожидает в этом проклятом, заброшенном месте. В этом несбывшемся кафе. В этом логове серийного убийцы, который лишал жизни своих жертв, не оставляя никаких следов. Который лишь «целовал» еще живые пульсирующие губы…