Солнце пригревало. Она сняла кофту, оставшись в футболке с короткими рукавами. Светлые волосы прилипли ко лбу, но Вера не замечала неудобств – ей было хорошо. Из состояния нирваны ее вырвал оклик дочери. Бросив секатор, Вера кинулась к калитке:

– Оля? Что случилось?

– Мама, меня опять назвали ведьмой! – задыхаясь, прошептала девочка. Глаза ее наполнились слезами, на бледных щеках две багряные полоски – в последний раз у дочери на щеках был такой румянец, когда она заболела пневмонией.

Вера откинула волосы со лба и наконец-то почувствовала, что вспотела.

– Ты о чем? – осторожно поинтересовалась она.

– Антонина Петровна назвала меня ведьминым отродьем. – Оля кинулась к матери, абсолютно по-детски ища в маминых руках спасение.

Вера крепко обняла дочь и поцеловала в волосы. Мысли заметались, как обрывки старой газеты, раздуваемые ветром в разные стороны, – отдельные слова, оборванные заголовки, разрозненные картинки.

– Ну-ну, тихо, успокойся, расскажи мне, что произошло. – Приобняв дочь, Вера попыталась увлечь Олю в дом, но девочка не сдвинулась с места.

– Нет, я не пойду. – Она снова стала задыхаться.

Вера отстранила дочь от себя, взяла ее лицо в руки и посмотрела в глаза.

– Вдохни, выдохни и расскажи, что случилось?

Оля глубоко вдохнула и принялась путано объяснять:

– Вначале все было нормально. Я даже познакомилась с девочками из класса, потом началась биология, и учительница стала диктовать конспект. Мы проходим иммунитет, она назвала только два его вида, и я думала, она продолжит, ну и тихо сказала, что есть еще два.

Вера с трудом подавила вздох. Это ее вина, ей следовало бы объяснить дочери разницу между лучшей городской гимназией, где учеников поощряют высказывать свое мнение, и сельской школой, где учитель царь и бог, а ученики не имеют права открывать рот, пока их об этом не попросят.

– И что? – поторопила она дочь.

– Она… она сказала, что я ведьмино отродье. – Оля наконец-то посмотрела на мать и заметила, что с той что-то произошло. Она не могла точно сказать, что именно, но мама была не такой, как всегда. На какую-то долю секунды девочке стало страшно, и Оля отшатнулась.

Вера не заметила движения дочери, погруженная в свои ощущения. Впервые за семнадцать лет она пожалела о своем решении больше никогда не применять дар. Она могла бы за пару часов свести эту Антонину Петровну в могилу за то, что та посмела так обойтись с ее дочерью. И самым страшным было то, что Вера этого хотела. Слова заговора и вся последовательность действий моментально всплыли из глубин подсознания, где были тщательно похоронены, запечатаны, законсервированы и, казалось, забыты навсегда. Но, очевидно, некоторые вещи просто прошиты в ДНК.

За несколько секунд Вера изменилась даже внешне – скулы заострились, глаза впали, стали глубокими, сменили цвет со светло-голубых на почти черные – зрачки расширились до предела, на руках проступили вены.

– Помогите, пожалуйста! Помогите! – Петр ворвался во двор, как огромный ледокол, подминая под себя обрезанные ветви и садовый инвентарь.

Увидев Веру, он на какую-то долю секунды почувствовал невероятное облегчение, почти сразу же сменившееся шоковым состоянием. Соседка вовсе не походила на ту женщину, которая вчера на крошечной кухне гостеприимно угощала его супом. Глядя ей в глаза, Петр почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а волосы на голове встают дыбом. Он сделал шаг назад.

Вера тряхнула головой, переключая мысли с глупой учительницы на Петра.

Наваждение рассеялось. Перед ним снова стояла невысокая симпатичная блондинка, вопросительно смотревшая на него.

– Что случилось?

– У вас… у вас есть телефон? – Петр провел рукой по лицу, отгоняя страшную картину. Ему показалось, ну конечно же, показалось. Вот Вера, такая как обычно, и она поможет. Она единственная, кто способен сейчас им помочь. – Вызовите «Скорую»! Пожалуйста.

– Телефон внутри. – Вера кинулась в дом, Петр и Оля последовали за ней.

– Это Настя… Она рожает, я принимал роды, но что-то пошло не так. – Голос Петра дрогнул.

Вера быстро шагнула в сени, отметив, что дочь, забыв о собственных волнениях, последовала за ней.

Ситуацию с учительницей можно обдумать позже. Не было нужды обладать даром предвидения, чтобы понимать – в данный момент требуется спасать не Олю, а любителей жизни в природных условиях.

Вера схватила трубку стационарного телефона – до этого момента они даже не потрудились проверить, работает ли тот. К счастью, в трубку полились гудки. Вера набрала номер «Скорой» и повернулась к Петру – тот еле держался на ногах. Испарина, смертельная бледность – все симптомы человека, собственными руками сводящего в могилу любимого и не уверенного, действует ли он правильно. Вера протянула мужчине трубку, он взял ее и тут же уронил на пол – Вера успела поймать в последний момент.

Все плохо. Очень плохо.

– Алло? – раздался уставший голос дежурной.

– Село Александровка, улица Вишневая, дом четыре. У женщины начались роды, пожалуйста, приезжайте поскорее, – твердо продиктовала Вера.

Она бросила трубку на рычаг и, поколебавшись несколько секунд, властно скомандовала Петру:

– Пойдем. Оля, останься в доме.

– Но…

– Останься. – Вера повысила голос и позвала собаку: – Буран, охранять. – Она повернулась к дочери и немного мягче пообещала: – Я скоро буду.

Оля кивнула. Вера быстрым шагом, переходящим в бег, бросилась вон из дома. Петр едва поспевал за ней.

– Если вы будете рядом, ей это поможет… – бормотал он.

Вере хотелось ударить молодого человека. Идиот. Нашел с чем играть: беременность и роды – это не рулетка в казино! Но сейчас нельзя тратить энергию на конфликты, она потом объяснит все соседу. Да и он наверняка уже сам все понял.

Переступив порог соседского дома, Вера почувствовала ржавый запах крови. Безошибочно бросилась в ванную, распахнула дверь и остановилась на пороге. Все оказалось еще хуже, чем представлялось.

Настя лежала в ванне, наполненной до краев водой. Точнее, воды там практически не было, девушка плавала в собственной крови.

– Кипяток, чистые простыни, одеяло, большие ножницы, – властно скомандовала Вера Петру.

Приложила руку к шее девушки – пульс еле бился, Настя была без сознания. Вера, не раз ассистировавшая матери и бабке на родах, с ходу смогла поставить диагноз – полное предлежание плаценты. Хуже и быть не могло. В запасе максимум минута-две. И да, она поклялась, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах не воспользуется даром, но сейчас смерть ощерилась ей в лицо, обезобразив фарфоровое личико Насти, высасывая ее дыхание, посеребрив ее волосы и напиваясь до краев ее кровью. Это было страшно. Никакие принципы и обещания не стоили жизни двоих людей.