– Давайте спустимся на первый этаж, – сказала она.

– Давайте, – согласился он.

Внизу Рахиль представила его месье Фарвелю, который распоряжался в торговом зале. Воздух так пропитался сладостью, что было трудно дышать. Вскоре после этого Фредерик убедился, что весь остров пропах патокой, но в данный момент этот запах отождествлялся у него с желанием. Во время разговора с Фарвелем он бегло просмотрел конторские книги и сразу заметил множество ошибок. Рахиль сидела в кресле, скрестив руки на груди, и наблюдала за ним. Его от ее взгляда пробирала дрожь. Он мягко указал Фарвелю на некоторые ошибки, которому совсем не понравилось, что его учит какой-то незакомец, да к тому же ровесник его сына.

– Вы неплохо разбираетесь в этих бумажках и цифрах, – заметила Рахиль, когда они перешли в отдел транспортировки, находившийся в задней части магазина.

– Цифры мне снятся по ночам.

– Странные у вас сны, – засмеялась она. – Но кто бы говорил. Я вижу во сне дождь.

Узкий коридор был заставлен ящиками и коробками. В воздухе летали клочья пыли, некоторые величиной с мотылька. Фредерик не мог отвести глаз от вдовы. Он подумал, не на ее ли кровати он спал этой ночью и не ее ли сны он подсмотрел. Во Франции дождь его раздражал, но сейчас, вспоминая (ее?) постель с пышными подушками, открытое окно и желтый утренний свет, он хотел бы вернуться в их общий прохладный дождливый сон.

Рахиль официально представила его Энрике, который произнес «Доброе утро, сэр» и пожал Фредерику руку, словно никогда его не видел и не беседовал с ним на самые разные темы.

– Доброе утро, – ответил Фредерик, совершенно сбитый с толку тонкостями здешнего этикета. Он решил, что должен последовать примеру Энрике и сделать вид, что он не раскрывал ему вчера за ужином свою душу. В Париже человек занимал определенное место в обществе и редко общался с людьми другого положения и другой веры. Евреи вращались в своем кругу, банкиры – в своем. В этом был простой и понятный смысл. Впоследствии Фредерик понял, что на Сент-Томасе существовали правила, определяющие, как все должно быть, но в действительности все было по-другому. Близкие знакомые порой делали вид, что не знают друг друга.

– Итак, к делу. Первое: мистер Энрике остается на прежней должности, – заявила Рахиль Фредерику, хотя формально не имела права распоряжаться.

– Разумеется. – Фредерик не хотел навязывать своих решений, а в данном случае и спорить было не о чем. Он был заинтересован в том, чтобы оставить мистера Энрике.

– Второе. Нужно, чтобы вы прямо сейчас подписали эту бумагу.

Она сунула ему под нос какой-то документ, который он стал просматривать, чтобы понять, что это такое, но она торопила его, сунув ему в руку перо и указывая пальцем место, где он должен поставить подпись.

– Я вижу, вы не доверяете мне, а от меня вы, несомненно, потребуете доверия, – сказала она.

– Бизнес строится не на доверии, а на знании. Я должен убедиться, что это в ваших интересах.

– В моих, в моих. Это документ, удостоверяющий, что Розалия становится свободной. Моя подпись была бы недействительна.

Он понял. Розалия была рабыней, частью дядиного имущества. Дядя не упоминал об этом в переписке с французскими родственниками, потому что это было попрание элементарных человеческих прав. Рахиль пристально смотрела на него, и было понятно, что от его решения зависят их будущие отношения. А портить их он никак не хотел.

– Да, конечно, я подпишу это, – сказал он.

Он заметил, что вдова и Энрике обменялись довольным взглядом.

Фредерик отдал ей бумагу. Она не стала его благодарить, а продолжала рассматривать его еще более пристально, особенно пиджак. Можно было даже сказать, что она раздевает его взглядом.

– Это вы, очевидно, дали ему костюм моего кузена? – обратилась она притворно возмущенным тоном к Энрике.

– Ничего я ему не давал. Он сам присвоил его, хотя утверждает, что он не грабитель. – Энрике и Рахиль любили шутки и сейчас решили подшутить над Фредериком. – Будьте осторожнее с ним, а то он и у вас уведет что-нибудь без спроса.

Рахиль взглянула на племянника своего мужа, молодого человека из Франции, который был так неосмотрительно красив, видел во сне цифры, брал без спроса все, что ему надо, а сейчас был смущен выдвинутым против него обвинением, хотя и понимал, что они шутят.

– Что вы можете сказать в свою защиту? – спросила его Рахиль. – Вы действительно собираетесь украсть у меня что-нибудь? – Она спросила это просто в продолжение шутки, но вопрос приобрел совсем иной смысл, когда он поднял на нее глаза. Его взгляд словно прожег ее. Глаза его были какого-то неопределенного цвета – не то серые, не то зеленые. Цвета дождя, поняла она. Она думала, что дождь не имеет цвета, но она ошибалась.

– Я возьму только то, что вы сами предложите, – ответил он.

Рахиль подивилась его прямоте. Его ответ нисколько не покоробил ее, как мог бы покоробить другую женщину на ее месте. Напротив, ей становилось все интереснее.

Наконец-то что-то прибыло из Парижа и для нее.

Коммерческая ассоциация быстро выдала Фредерику лицензию, позволяющую ему владеть собственностью его дяди и стать полноправным членом общества. Он поселился в свободной комнате того же здания, где был магазин, под квартирой Рахиль и рядом с конторой, в которой работал. Предполагалось, что он приобретет собственное жилье, когда найдут подходящее помещение, однако он не торопил события. Он даже не пытался найти что-либо и не слушал советов людей, осведомленных о ситуации с меблированными комнатами и прочими сдающимися помещениями. Он говорил, что слишком занят делами, доставшимися ему от дяди, но правда была в том, что он не хотел переезжать. Единственное окно в комнате, которую он занимал, пропускало больше солнечного света, чем все окна его парижского дома, вместе взятые. Здесь каждый день был залит светом и приносил радость. Банановые певуны, жившие за окном, будили его своим щебетом. Но, независимо от погоды, каждую ночь ему снился дождь. Дождь был проливным, и, просыпаясь, он чувствовал то же, что может чувствовать едва не утонувший человек после спасения: воздух и свет снова врывались в его жизнь.

На неудобства он не обращал внимания. Роскошь была ему ни к чему. Во дворе за магазином была уборная, в комнате туалетный столик с умывальником. Брился он через день, волосы теперь постоянно связывал сзади кожаным шнурком. Он продал оба дома, что позволило уплатить все долги и оставить приличную сумму для вложения в дело. Рахиль ходила вместе с ним осматривать дома перед продажей. Сначала они отправились в дом Исаака. Их шаги по керамическим плиткам пола отдавались в душном воздухе гулким эхом. На пороге их с Исааком спальни она задержалась и протянула руки, словно в молитве. Стоявший рядом Фредерик почувствовал комок в горле.

– Ее здесь больше нет, – мрачно произнесла Рахиль, пристально вглядываясь в комнату.

– Ее? – переспросил Фредерик, думая, что ослышался. Она имела в виду, по всей видимости, его дядю Исаака.