Зачем эти лица? Вы ведь все равно уйдете – может, через час или через два, но все равно ведь разойдетесь и оставите меня одну. Так оставьте сейчас!.. Вы не знаете, что такое умирать. Так страшно… Я даже не знала, что может быть так страшно.

Огонь. Уже давно темно, а они все тушат и тушат… Что вы пытаетесь спасти? Ради кого? И так шумно… Робеспьер так не шумел. Все войны не так страшно гремели, как они! Для чего все это было? Все эти годы… Сколько я видела! Плачущих гугенотов перед алтарем, Гюго, царапавшего стены. Я помню влюбленных. Они смотрели на меня издалека – из-за Сены. Думали, их никто не видит.

Мужчина в костюме… Какой уродливый костюм; наверное, раньше он был черным, густым, как смола, а теперь стал грязным, серым, словно штукатурка. Наверняка этот мужчина куда-то собирался, у него были планы. А я все сбила, сбила! Может, он собирался на свидание… А рядом девушка в синем платье. Вот бы она заметила мужчину! Пошли бы вместе на свидание…

Дедушка с внучкой. Держатся за руки, она плачет… Очень красивая девочка, похожая, приходила недавно, зимой. Впрочем, все красивые девочки похожи друг на друга… Она любовалась моими окнами – а я, кажется, все что угодно бы отдала, любые окна, лишь бы снова увидеть эту девочку!

Я не хочу! Не хочу умирать. Как это – умирать? То, что сейчас, – это умирать? Но тогда почему я думаю, как живая? Почему я думаю? Почему еще живу? Я хочу жить!..

Что-то трещит, больно… Мужчины, женщины. Может, так и надо? Раз это случается. Пора уже, наверное. Это зачем-то нужно, должно быть нужно. Я ведь знала, что это когда-нибудь произойдет. Ты ведь готовилась, помнишь? Обошлось раз, другой, нельзя же вечно так… Что будет, если я умру? Они меня забудут? Останется же пыль, я ведь не исчезну насовсем. Неужели они снесут меня на свалки, разберут по стройкам? Они не смогут сделать так.

Нет, они будут помнить! Если я умру, то значит, зачем-то моя смерть нужна, ведь так? Я ведь пережила столько всего – а умираю из-за какого-то пожара! Какая глупость. Небылица! Не бывает так, я сплю!.. Жжется, трещит. А что жжется? Что трещит? Неужели я? Я умру не зря, не зря. Они запомнят. Все снова станет лучше, все будет по-честному, по правде! Они больше не будут приходить, чтобы сделать фотографию, чтобы потом хвастаться. Просто потому, что нельзя в Париже – и не увидеть меня. Можно! Можно не увидеть! Даже если смотреть во все глаза!

Как давно я не видела таких лиц. Столько лет они говорили, что любят, верят, а такие лица я вижу впервые. Вы всё это время притворялись? Врали? Но для чего?.. И почему сейчас вдруг перестали?

Значит, мне надо умереть? Чтобы больше никто не притворялся… Вы перестанете штамповать открытки, вести экскурсии, читать лекции?.. Я ведь нужна не для этого. Я ведь нужна, чтобы меня любили. Ведь каждый нужен только для того, чтобы его любили! Вы вспомните? Перестанете обманывать? И станете приходить из-за любви?.. Но куда, куда приходить? Тебя больше не будет. Никогда. Нигде. Как страшно! Не, ни, без, одна… Одна…

– Подсудимая…

– Нотр-Дам де Пари.

– Подсудимая Нотр-Дам! Вас приглашают в зал суда!

Огромный зал. Впереди дверь. А по бокам – два Будды. Я их знаю! Будды из Бамиана! Их убило, уже давно, что они здесь делают? Это они – говорят? А я? Я уже умерла? Это – смерть?

– Подсудимая Нотр-Дам! Вы заставляете суд ждать.

– Заставляете суд ждать.

Какие красивые Будды. Что же с ними случилось? Помню, что убило, не помню как. Все забывается. Я – не забудусь. Я – буду у них в головах.

– Где я?

– В суде.

– В нем самом.

– Я умерла?

Правый Будда повел плечом – он так умеет?

– Подсудимая Нотр-Дам. Не хочется быть невежливым…

– Но придется.

– Придется. Используйте ум. Подумайте. Мы лишь проводники.

– Открываем двери.

– Двери. Вы зайдете?

Захожу. Зал суда. Трибуны. Как много всех! Колосс Родосский сидит рядом со мной. Бронзовый бог, какая красота! Но он же тоже умер, очень давно. Что он здесь делает? А слева Саксонский дворец, мы ведь были знакомы! Он будто бы меня не узнает. Сухаревская башня… Почему они не смотрят на меня? Я здесь! Я здесь!

– Я здесь!

– Мы видим, подсудимая. Вы отказались от адвоката. Ваше право. На каком языке вам будет удобнее, чтобы велось дело? English? Française? Deutsch?

Говорит судья. Кто это? Неужто она? Вавилонская башня? Не думала, что она и вправду есть… Но что же происходит? Какая странная, оказывается, смерть. Нигде не слышала такого. И совсем уже не больно и не громко.

– Французский.

– Как вам угодно. Итак, вы обвиняетесь в том, что хотите умереть. Это правда?

– Правда, ваша честь.

Зал загудел. И никто не смотрит на меня. Но мне больше не страшно. Они – запомнят. Они – будут смотреть.

– Не могли бы вы объяснить суду, откуда взялось это желание?

– Могу. Я решила умереть ради людей.

Колосс Родосский встал и даже поднял правую руку вверх – видимо, в знак протеста, – но быстро ее опустил. Теперь им страшно. Они ничего не понимают. Даже Будды заглядывают в двери. Вавилонская башня склонилась над столом. А за окнами пожар. За окнами везде огонь. Будто бы падают балки, и дерево гудит, и все – гудит. Но в зале суда тихо. Здания молчат. Что они думают? А я?

– Продолжайте, пожалуйста. Тишина в зале!

– Люди перестали видеть правду, ваша честь. Они все время врут. Последние годы они ходили ко мне, просто чтобы приходить. Они разучились любить. А сейчас я вдруг почувствовала… Когда я загорелась, они изменились. Стали как прежде, ваша честь. Забыли, как врать, забыли все эти глупости, забыли сложности – все забыли! Вспомнили, как это – жить просто. И любить. А я их люблю!.. Когда я умру, они не смогут забыть. Я хочу умереть, чтобы люди любили.

– А вы не думаете, что ваша смерть забудется?

– Нет, ваша честь. Я вижу – они не забудут.

– Видите?

– Да.

– Тогда посмотрите внимательнее. Оглядитесь. Видите все эти брошенные здания? Про них кто-то помнит? О них писал книги Виктор Гюго? Про них снимали фильмы? А даже если и снимали, разве же их любят? Вглядитесь, Нотр-Дам! Никто не любит мертвые здания.

Снова тихо. Они все равно не смотрят на меня. Как их много. С облупившейся краской, зажатые камнями, взорванные бомбами; забытые природой, людьми, временем. И никто на меня не смотрит. Почему? Неужели это правда? Нет, не может быть такого, она мне врет, врет! Мне уже не больно, значит, поздно, значит, я уже мертва и меня помнят люди! Значит, везде любовь, а все вранье было лишь страшным сном, как и вся жизнь – один большой и страшный сон. А за окном – тушат пожар. Дым поднимается над пламенем, вода затекает за алтарь, в воде утопают хор, трансепт и неф, обломками завалены порталы, средокрестие и апсида с приделом. Розетки пылают красным цветом, а люди молятся и плачут.