Именно арабизация завоеванных провинций, а не их военное завоевание стало истинным чудом арабской экспансии. К XI веку арабский язык стал не только главным средством повседневного общения от Персии до Пиренейского полуострова, но и главным инструментом культуры, вытеснившим прежние языки, такие как коптский, арамейский, греческий и латынь. По мере распространения арабского языка различия между арабским завоевателем и арабизированным побежденным растворились, и, хотя все, кто говорил по-арабски и исповедовал ислам, ощущали принадлежность к единой общине, имя «арабы» снова стало применяться к кочевникам, которые и носили его изначально, или использовалось в качестве признака аристократического происхождения, не имея особого экономического или социального значения.

Даже за пределами обширных территорий, которые навсегда превратились в арабские, их язык оказал огромное влияние на языки других мусульманских народов. Мусульманские персидский и турецкий языки, а затем и урду, малайский и суахили – это были новые языки на основе арабской графики, включившие в себя запас арабских слов, настолько же огромный, как греческий и латинский элементы в английском языке, и охватывающий весь мир понятий и идей.

Сохранение и распространение арабского языка требовало чего-то большего, нежели сам язык, – большего, чем, например, дальнейшее употребление латыни на средневековом Западе. С языком пришли арабские вкусы и традиции в выборе и изложении темы. Весьма наглядно сопоставить стихи, написанные на арабском языке персами до XI века, с написанными на персидском языке в последующие века, когда в мусульманском Иране сложилась своя собственная независимая исламская культура. Персидская арабская поэзия во многих важных отношениях отличается от ранней поэзии самих арабов, но в основном соответствует арабским вкусам, и арабы до сих пор бережно хранят ее как часть своего наследия. Ей не хватает эпичности и субъективного лиризма поздней персидской поэзии.

Ислам – дитя Аравии и аравийского пророка – это не просто система верований и культа. Это также система устройства государства, общества, права, мысли и искусства – цивилизация с религией в качестве унифицирующего и в итоге доминирующего фактора. Начиная с хиджры ислам означал подчинение не только новой вере, но и общине – на практике это означало подчинение верховной власти Медины и пророка, а затем империи и халифа. Его кодексом был шариат, священный закон, разработанный законоведами на основе Корана и преданий о пророке. Шариат был не просто нормативным сводом законов, но и в своем общественно-политическом аспекте образцом поведения, идеалом, к которому должны стремиться отдельные люди и общество в целом. Ислам не признавал никакой законодательной власти, поскольку закон может исходить только от Бога через откровение, но обычное и гражданское законодательство, воля правителя неофициально сохранялись, изредка и ограниченно признаваемые законоведами. Богоданный шариат регулировал все стороны жизни, не только веры и культа, но и публичного, государственного и международного права, а также частного, уголовного и гражданского. Его идеальный характер ярче всего проявлялся в его государственном аспекте. Согласно шариату, главой общины является халиф, избранный наместник Бога с верховной властью во всех военных, гражданских и религиозных вопросах, обязанный хранить в неприкосновенности духовное и материальное наследие пророка. Халиф сам по себе не обладает никакой духовной властью. Он не мог ни изменить догматы, ни создать новые; его не поддерживал класс духовенства, а только полуклерикальный класс улемов, знатоков Божественного закона. На практике халиф превратился в марионетку военачальников и политических авантюристов, которые начиная с IX века и далее были настоящими правителями ислама. В XI веке рядом с халифом возникает султан в качестве верховного светского правителя, чьи полномочия законоведы признали неохотно и уже постфактум. В правоприменении мы видим тот же контраст. Наряду с кади, вершившими правосудие на основе священного закона, были и другие суды, которые, очевидно, предназначались для решения вопросов, не подпадающих под юрисдикцию кади, и для восстановления справедливости по собственному усмотрению.

Оба этих дара арабов, их язык и религия, конечно, с самых ранних времен подвергались внешним воздействиям. Заимствованные слова встречаются даже в доисламской поэзии и Коране и намного чаще в языке периода завоеваний. Административные термины из персидского и греческого, богословские и религиозные термины из иврита и сирийского, научные и философские термины из греческого показывают, какое огромное влияние древние цивилизации региона оказали на новую, зарождавшуюся цивилизацию. Исламское общество классического периода было сложным итогом развития, включившим в себя множество элементов разного происхождения: христианские, иудейские и зороастрийские идеи пророчества, законной религии, эсхатологии и мистики, сасанидские и византийские административные и имперские методы. Пожалуй, самым важным было влияние эллинизма, особенно в области науки, философии, искусства и архитектуры и даже в некоторой незначительной степени в литературе. Так велико было эллинистическое влияние, что ислам называли третьим наследником, наряду с греческим и латинским христианством, наследия Древней Греции. Но эллинизм ислама был поздним ближневосточным эллинизмом, овосточенным под арамейским и христианским влиянием, непрерывным продолжением поздней Античности, а не повторным открытием классических Афин, как это было на Западе.

Наивысшим достижением арабов, по их собственному мнению, и первым, если брать их в хронологическом порядке, была поэзия и союзное ей искусство риторики. Доисламская поэзия часто выполняла публичную и социальную функцию, поэт выступал как панегирист или сатирик, иногда и с политической ролью. При Омейядах устно передаваемая поэзия доисламской Аравии была кодифицирована и служила в качестве образца для дальнейшего развития. При Аббасидах арабская поэзия обогатилась за счет прихода многих неарабов, особенно персов, и первым из них, достигшим величия, был слепой гений Башшар ибн Бурд (ум. 784). Они на какое-то время открыли дорогу для новых тем и форм, одержав победу над доисламскими образцами в ожесточенной борьбе древнего с современным. Но даже этих новаторов ограничивала необходимость приспосабливаться к арабским вкусам правителей и господствующей элиты, и в конце концов они уступили перед триумфом неоклассицизма, самым выдающимся представителем которого был аль-Мутанабби (905–965), которого арабы считают своим величайшим поэтом.

Сам Коран является первым документом арабской прозаической литературы, который в первые века исламского правления способствовал развитию прозы и рифмованной прозы и был самым богатым произведением литературы. Величайшим мастером эссе, да и арабской прозы вообще был Амр ибн Бахр, прозванный Аль-Джахиз, «Пучеглазый» (ум. 869). Выходец из Басры и внук черного раба, он благодаря своей универсальности, оригинальности и обаянию занял уникальное место в арабской литературе. Наука и образование были религиозными по своему происхождению. Грамматика и лексикография возникли из необходимости толковать и объяснять Коран. В Медине пиетисты старой школы сосредоточились на религиозных науках – собственно толковании Корана, формулировке догматов и кодификации преданий. Последняя породила исламские школы юриспруденции и истории, возникшие из юридического и биографического материала преданий. Первая переросла в сложный свод законов в форме шариата. История, с точки зрения арабов, началась с биографии пророка и обогатилась кодификацией доисламских устных исторических преданий, а позднее примером летописцев при персидском дворе Сасанидов, с которым арабов познакомили новообращенные в ислам иранцы.