Первая особенность, которая бросается в глаза, – это уникальная ассимилирующая сила арабской культуры, хотя порой ее ошибочно называют простым подражанием. Арабские завоевания впервые в истории объединили обширные земли, простирающиеся от границ Индии и Китая до подступов к Греции, Италии и Франции. В течение какого-то времени арабы благодаря военно-политической мощи, но в гораздо большей степени благодаря своему языку и религии объединяли в одном обществе две ранее конфликтовавшие культуры: тысячелетние и разнообразные средиземноморские традиции Греции, Рима, Израиля и Древнего Ближнего Востока и богатую цивилизацию Ирана со своим собственным образом жизни и мысли и плодотворными контактами с великими культурами далекого Востока. Из сосуществования многих народов, вероисповеданий и культур в пределах исламского общества родилась новая цивилизация, разнообразная по происхождению и создателям, но носившая во всех своих проявлениях характерный отпечаток арабского ислама.

Из этого разнообразия исламского общества возникает вторая черта, которая особенно бросается в глаза европейскому наблюдателю, – его сравнительная терпимость. В отличие от западных современников средневековый мусульманин редко нуждался в том, чтобы силой навязывать свою веру всем, кто находился у него в подчинении. Как и они, мусульманин прекрасно сознавал, что в положенное время иноверцы будут гореть в аду. Но в отличие от них он не видел смысла том, чтобы предвосхищать Божественный суд в этом мире. В большинстве случаев он довольствовался тем, что его вероисповедание занимало господствующее положение в обществе многих религий. Мусульмане налагали на иноверцев определенные социальные и правовые ограничения в знак своего главенства и оперативно напоминали о нем, если когда-нибудь кто-то забывался. А в остальном они предоставляли им религиозную, экономическую и интеллектуальную свободу и давали возможность внести заметный вклад в мусульманскую цивилизацию.

Как почти все другие цивилизации, средневековый ислам имел трансцендентальное убеждение в своем собственном превосходстве и самодостаточности в главном. Исторический взгляд ислама на пророчество, согласно которому проповедь Мухаммада была последним звеном в цепи откровений, в которой иудаизм и христианство являются более ранними звеньями, позволили мусульманам считать иудеев и христиан обладателями первых и несовершенных вариантов того, чем они одни обладали в законченном и совершенном виде. В отличие от христианства, которое распространялось на протяжении веков как религия униженных и обездоленных, прежде чем стать государственным вероисповеданием Римской империи, ислам еще при жизни своего основателя стал путеводным законом расширяющейся и победоносной общины. Огромные завоевания ислама в начале его становления оставили отпечаток в сознании верующих в виде их уверенности в Божественной милости, которая выразилась в могуществе и успехе в нашем мире единственной общины, жившей по этому богоданному закону. Мусульмане могли многому учиться у мудрых кафиров других конфессий, но окончательной проверкой истинности урока был шариат, освященный прямым откровением и подтвержденный победами его последователей.

Слово «атомистический» часто используется при описании образа мышления и мировоззрения, проявляющегося в некоторых аспектах арабской цивилизации, особенно на постклассических этапах ее истории. Под этим подразумевается тенденция рассматривать жизнь и вселенную как ряд статических, конкретных и разобщенных сущностей, слабо связанных механически или даже случайно обстоятельствами или разумом человека, но не имеющих органической взаимосвязи. Хотя эту тенденцию отнюдь нельзя назвать всеобщей, она во многом отразилась в жизни средневековых арабов. Они осознавали свое общество не как единое целое, состоящее из взаимосвязанных и взаимодействующих частей, а как объединение отдельных групп – религий, народов, классов, – скрепленных только землей внизу и правительством наверху. Их города были скоплениями кварталов, гильдий, кланов, родов, который лишь в редких случаях имели хоть какое-то понятие о корпоративной гражданской принадлежности. В отличие от ученых и философов, с одной стороны, и мистиков – с другой, обычный правоверный богослов, ученый или литератор выказывал подобное же отношение к знаниям. Разные дисциплины представляли собой не разные способы достижения одной и той же сути, объединяющие свои выводы в единое целое, а отдельные и автономные отрасли, каждая из которых содержит конечное число фрагментов знания, постепенное накопление которых и является образованием. Классическая арабская литература, лишенная эпоса и драмы, достигала воздействия благодаря отдельным наблюдениям и характеристикам, подробным и ярким, но фрагментарным, связанным лишь субъективными ассоциациями автора и читателя и редко когда доминирующим планом. Арабская поэма представляла собой множество отдельных и отделяемых линий, нанизанных, как жемчужины, прекрасные сами по себе и порой даже взаимозаменяемые. Арабская музыка – ладовая и ритмичная, ее развитие происходит за счет фантазии и вариации, но никогда не гармонии. Арабское искусство – в основном прикладное и декоративное – отличается педантичностью и совершенством деталей, а не композицией или перспективой. Историки и биографы, как беллетристы, излагали повествование в виде вереницы слабо связанных инцидентов. Даже отдельный человек иногда изображался в виде суммы атрибутов, которые, как заметил один современный писатель, часто перечисляются, словно описание примет в паспорте.

Это последнее подводит нас к другому моменту – безличности, даже коллективизму, который является повторяющейся особенностью арабской прозы. Яркий индивидуализм ранних арабов сохранился в полном расцвете только среди бедуинов, уступив место пассивному и даже анонимному отношению в городских центрах цивилизации. Книга часто представляется не индивидуальным и личным творением автора, а звеном в цепи передаваемых знаний, и автор скрывает свою личность за престижем авторитета и статуса предыдущих передатчиков. Даже поэзия, по сути выражение индивидуальности, часто носит публичный и социальный характер, а не личный и интимный. Этот коллективистский, а не гуманистический подход проявляется во многих аспектах исламской мысли и институтах, а ярче всего, возможно, в мусульманском идеале совершенного человека и совершенного государства как внешнего образца, которому все должны в теории соответствовать, подражая ему, а не развивая собственные индивидуальные внутренние возможности.

Атомистический взгляд на жизнь получил свое полное выражение в определенных системах догматического богословия, всеобщее признание которых в той или иной форме ознаменовало окончательную победу реакции над свободным духом размышления и исследования, который и позволил добиться столь великолепных достижений. Это богословие детерминистское, окказионалистское и авторитарное, требующее безоговорочного принятия Божественного закона и Откровения биля кейф – не спрашивая как. Оно отрицает все второстепенные причины и предпочитает называть даже бога Автором, а не Первопричиной. Нет ни неизбежных последствий, ни законов природы, ни причинно-следственной связи. Недостаток пищи не обязательно вызывает чувство голода, а просто обычно сопровождает его. Все исходит непосредственно из воли Бога, который установил определенные обычаи преемственности или сопутствования. Каждое событие в каждом атоме времени является результатом прямого и индивидуального акта творения.