Прошла одна ночь. Снова эмир написал: «Если мы возьмем воду из Аму-Дарьи, русские запросят, почему берете воду из Аму и не довольствуетесь нашей водой? Что мы скажем в ответ?» Я возразил, что русские этого не скажут, потому что если бы они задумали овладеть этой страной, то для них выгоднее, чтобы она была с водой, чем без нее. Мы [вправе] сказать русским: «Твоя вода не во время к нам приходит и наши посевы в жаркое время остаются без воды; ушр[261] и харадж пропадает». В ответ эмир написал, что он [А. Дониш] не оставляет меня в покое; приветствуя меня, он лучше бы настаивал на подачке, а не делал бы мне такие доклады. После этого у меня не было смелости вернуться снова [к этим вопросам].

Однажды, когда я вместе с, посольством прибыл в императорскую столицу, я вступил в спор с губернатором из-за бухарской воды.[262] [Я сказал губернатору:] «Поскольку император великодушен по отношению к нам, то ты также будь к нам дружественным, раздели поровну воду Самарканда: десять — пятнадцать дней отдавай Бухаре и десять — пятнадцать дней отдавай Самарканду. Кроме того, Самарканд и его жители меньше нуждаются в воде из-за изобилия источников и каризов в противоположность Бухаре, где в дни месяцев «Близнецов» и «Рака»[263] источники не дают воды для утоления жажды животных, не говоря уж о том, чтобы оросить посевы. Он ответил: «Воды самаркандской реки [едва] хватает для самого Самарканда. Я размышляю о том, чтобы в Бухару провести воду от Сыр-Дарьи. Сейчас у меня для этого нет возможности, но обязательно добьюсь подписания этого важного мероприятия».

Однако смысл его слов заключался в следующем: «Как только я подчиню себе Бухару, воду к ней проведу отовсюду, откуда смогу». Я же с безмерным упорством настаивал на своем, пока это его не утомило, и он сказал: «Будьте спокойны, я пошлю правителю Самарканда[264] письмо и указание, чтобы каждый год он посылал вам воду в свое время в соответствии с вашими желаниями».

Действительно, после прибытия в Самарканд, правитель сказал нам: «Ко мне прибыл приказ, чтобы я воду в Бухару подавал в свое время в достаточном количестве и в срок. Вы сообщите своему эмиру, чтобы он прислал человека, который постоянно бы находился у реки. Пусть он управляв этим делом и забирает свою долю». Я об этом доложил эмиру и предложил послать одного человека, который бы следил за порядком поступления воды в Бухару. Но никто из правительства не был назначен для этого важного дела.

Случайно воды в этот год было очень много, так что и для Бухары ее было достаточно. Но на следующий год посевы Бухары остались в жаркое время без воды из-за недостатка воды в реке и несвоевременной ее подачи и из-за глупости эмира. Он в свое время туда не послал человека, который бы установил точно день и месяц, чтобы в нужные сроки определить большую или меньшую долю воды. Тем самым, они подали русским повод для возражений. Поскольку в прошлом году они замешкались, то не смогли и в следующем году потребовать своей доли. И по той причине, что вода Бухары не была взята на учет, большинство туманов Бухары было разорено. Земледельцы из-за тирании и притеснения чиновников, побросав большинство своих деревень, направились в сторону Казалинска и в русские земли и там приобрели воду и землю.

Кроме того, когда правитель — тиран и сходит с пути справедливости и шариата, то он постоянно находится в страхе за свою жизнь, имущество и власть. Он становится недоверчивым, с дурным характером, ни на кого не может полагаться.

Эмир из-за чрезмерной похотливости отдалился от всех божественных запретов и дозволенных обычаем дел. Страх и боязнь овладели его натурой. Безопасность государства он видел только в том, что в каждую деревню, в каждый кишлак назначил воинов, в виде гарнизонов или же приказывал целой толпе читать непрерывно коран или повторять молитвы. По всем этим причинам, цены на зерно и другие виды (продуктов) постоянно колебались. Каждые две недели войска, выступая, нуждались в том, чтобы забирать у людей лошадей, верблюдов и арбы для перевозки грузов. Понятно, что люди, дающие в наем подводы, постоянно убегали и не хотели своих животных давать в наем воинам, так как очень часто лошадь или верблюд, которых отдавали в наем, уже не возвращались к хозяину из-за дурного обращения с ними воинов, которые нагружали их сверх меры тяжелым грузом и не заботились о своевременном и достаточном корме и воде для животных. Большинство животных при этом погибало. Вместе с тем ни один воин не осмеливался просить деньги на наем животных и на их покупку. Однако начальник войска брал из казны в два раза больше и тратил на свое брюхо и свои нужды.

По этой причине цены на пшеницу в столице доходили иногда до сорока танга и больше, а иногда до двадцати танга. А цена маола, сала доходила иногда и до шестнадцати танга. И каждый раз, когда лошадей и верблюдов забирали для войска, прекращался подвоз на рынке пшеницы и зерна. Люди подымали плач, но этот крик и стенания ни к чему не приводили.

Я неоднократно при удобных случаях докладывал и предлагал купить тысячу верблюдов, передать их одному-двум даруга[265] и караванщикам с тем, чтобы в свободное время зерно, уголь и дрова привозили для нужд дворца, а излишки отвозили бы на базар. Это будет на пользу и казне, и подданным. Какой смысл ежедневно закупать по дорогой цене на базаре по нескольку верблюжьих нош дров и угля и доставлять их во дворец? Если будут делать, [как я предлагаю], то это даст на определенную сумму пользу казне, ведающей общественным благоустройством. С этим также связано и упорядочение дел бедняков и облегчение положения народа. Ни у кого из стоящих у царского трона это представление не нашло одобрения.

Однажды я сказал эмиру: «Русские войска имеют четырехколесные арбы. Одна лошадь может вести приблизительно четыре и даже больше манов груза. На каждую арбу назначается четыре человека. Каждый по очереди садится в нее и погоняет лошадь. Если изготовить четыреста таких арб и передать в казармы, люди, ведающие лошадьми арсенала, пусть выделят по одной или больше лошадей для упряжки в эти арбы. Благодаря этому, воины спокойно будут совершать поездки. Зачем брать в наем