– У нас все хорошо.

Несколько мгновений я молчу, чтобы собраться с мыслями.

– Кэп, ты когда-нибудь был влюблен?

Лицо старика расплывается в улыбке.

– О да. Ее звали Ванда.

– Сколько вы прожили в браке?

– Сам я никогда не был женат. А брак Ванды продлился, наверное, лет сорок – до самой ее смерти.

Я недоуменно склоняю голову набок:

– Придется тебе рассказать поподробнее.

Кэп выпрямляется. Улыбка не сходит с его лица.

– Ванда жила в одном из тех многоквартирных зданий, обслуживанием которых я занимался. Ее муж, тот еще мерзавец, бывал дома не больше двух недель в месяц. Я влюбился в Ванду, когда мне было лет тридцать, а ей – двадцать пять. В те времена люди не разводились, если уж однажды вступили в брак. Особенно женщины, выросшие в семье, как у нее. Поэтому следующие двадцать пять лет я любил ее так сильно, как только мог – по две недели в месяц.

Я молча смотрю на Кэпа, не зная, что ответить. Такие любовные истории не принято рассказывать посторонним. Не уверена, можно ли вообще считать это любовной историей.

– Догадываюсь, о чем ты думаешь. Звучит удручающе. Больше похоже на трагедию.

Я утвердительно киваю.

– Любовь не всегда выглядит привлекательно, – говорит Кэп. – Иногда надеешься, что в итоге она превратится во что-то большее. Что-то лучшее. Но не успеваешь оглянуться, как опять стоишь на исходной позиции, потеряв где-то по дороге сердце.

Я отвожу взгляд и смотрю прямо перед собой. Не хочу, чтобы Кэп заметил, как я хмурюсь.

Может, именно этим я и занимаюсь? Жду, что наши отношения с Майлзом превратятся во что-то другое? Что-то лучшее? Я обдумываю слова Кэпа слишком долго. Так долго, что в итоге слышу храп. Поворачиваюсь и вижу, что старик крепко спит, уронив голову на грудь и широко открыв рот.

Майлз

Шестью годами ранее

Я глажу ее по спине.

– Еще две минуты.

Она не отнимает рук от лица. Не хочет смотреть.

Я не говорю, что ждать две минуты не обязательно – результат и так яснее ясного.

Не говорю, что она беременна, потому что у нее осталось еще две минуты надежды.

Я продолжаю гладить Рейчел по спине. Когда срабатывает таймер, она не двигается с места. Не смотрит. Я прижимаюсь щекой к ее щеке и шепчу ей на ухо:

– Прости меня, Рейчел. Прости.

Рейчел плачет.

При звуке ее рыданий мое сердце разбивается.

Это я виноват. Это я во всем виноват.

Единственное, что можно теперь сделать, – как-то загладить свою вину.

Я поворачиваю ее лицом к себе и обнимаю.

– Я скажу им, что ты плохо себя чувствуешь и не пойдешь сегодня в школу. Оставайся дома, пока я не вернусь.

Рейчел даже не кивает в ответ. Она все еще плачет, поэтому я отношу ее в постель. Вернувшись в туалет, упаковываю тест на беременность и прячу под раковину, к самой стене. Потом бегу к себе в комнату, поспешно переодеваюсь и ухожу.

Я отсутствую почти целый день – заглаживаю свою вину.

Когда останавливаю машину перед домом, до возвращения отца с Лисой остается еще почти час. Я беру в охапку вещи с переднего сиденья и спешу к Рейчел. Впопыхах я забыл дома телефон, так что не мог даже позвонить. Я бы солгал, если бы сказал, что мысль об этом не сводила меня с ума.

Вхожу в дом.

Приближаюсь к ее комнате.

Хочу повернуть ручку, но дверь заперта изнутри.

Стучу.

– Рейчел?..

Какое-то движение. Что-то ударяется о дверь, и я отскакиваю назад.

– Рейчел! – отчаянно кричу я. – Открой!

В ответ слышу ее рыдания.

– Убирайся!

Я отступаю на два шага, бросаюсь вперед и плечом врезаюсь в дверь, она распахивается. Рейчел лежит на постели, скорчившись и закрыв лицо руками.

Подбегаю к ней.

Она меня отталкивает.

Снова приближаюсь.

Она бьет меня по щеке, потом вскакивает с кровати и толкает в грудь.

– Ненавижу тебя! – кричит Рейчел сквозь слезы.

Я хватаю ее за руки и пробую успокоить, но она еще больше разъяряется.

– Уйди! Если не хочешь иметь со мной ничего общего, просто уйди!

Ее слова меня ранят.

– Рейчел, перестань! – молю я. – Я здесь и никуда не уйду.

Рейчел заходится от рыданий. Кричит на меня. Говорит, что я ее бросил. Уложил в постель и ушел, потому что не выдержал. Разочаровался в ней.

Я люблю тебя, Рейчел… Больше, чем себя самого…

– Нет, детка, – говорю я, притягивая ее к себе. – Я тебя не бросил. Я же сказал, что вернусь.

Как же она не поняла, зачем я уехал?

Как же я ей не объяснил?

Я усаживаю ее на кровать.

– Рейчел, – продолжаю я, дотрагиваясь до ее мокрой от слез щеки. – Я в тебе не разочарован. Нисколько. Я разочарован в себе, поэтому хочу сделать все что могу. Для тебя. Для нас. Этим я сегодня и занимался – искал способ изменить все к лучшему.

Я беру папки и раскладываю их на кровати. Демонстрирую взятые в университете проспекты о жилье для молодых семей, бланки, которые необходимо заполнить, чтобы получить бесплатное место в детском саду кампуса, рассказываю о денежных пособиях, вечерних лекциях, онлайн-курсах, консультантах по планированию учебной программы, а также о том, как это все будет сочетаться с расписанием моих занятий в летной школе. Все возможные варианты лежат у Рейчел перед глазами, и я хочу, чтобы она поняла: пусть мы этого не желали, не планировали… но мы справимся.

– Знаю, с ребенком будет трудно. Но ничего невозможного тут нет.

Рейчел смотрит на бумаги. Внезапно плечи у нее начинают содрогаться, из глаз катятся крупные слезы. Она пододвигается ближе и обвивает мою шею руками.

Говорит, что любит меня.

Как же ты любишь меня, Рейчел…

Целует снова и снова.

– Мы справимся, – шепчет она.

Я обнимаю ее в ответ.

– Мы справимся, Рейчел.

Тейт

Четверг.

Корбин с друзьями смотрит футбол.

Обычно шум телевизора действует мне на нервы. Сегодня он – музыка для моих ушей, ибо это значит, что Майлз у нас дома. Понятия не имею, чего ожидать от него и от нашего соглашения. Все те пять дней, что Майлз отсутствовал, мы не перезванивались и даже не переписывались.