– Ты совершенно права!

Если Корбин предупредил Диллона держаться от меня подальше, не было ли у него такого же разговора с Иэном и Майлзом? С другой стороны, еще недавно брат считал Майлза голубым, а значит, вряд ли в чем-то его подозревал.

Интересно, соответствует ли Майлз стандартам Корбина?

Страшно хочется взглянуть на Майлза, но я опасаюсь выдать себя, поэтому лишь принужденно улыбаюсь.

– И почему я не родилась первой?

– Это ничего бы не изменило, – резюмирует Корбин.

* * *

Иэн улыбается официантке и делает знак.

– Сегодня за мой счет.

Он кладет на стол плату и чаевые. Мы все встаем и потягиваемся.

– Ну что, кто куда? – спрашивает Майлз.

– В бар, – выпаливает Корбин, словно боится, как бы его кто-нибудь не опередил.

– Я только что отработала двенадцатичасовую смену и еле держусь на ногах, – говорю я.

– Не возражаешь, если я поеду с тобой? – спрашивает Майлз, когда мы все выходим на улицу. – Не хочу никуда идти. Хочу только спать.

Мне приятно, что Майлз так явно подчеркивает слово «спать», даже несмотря на присутствие Корбина. Будто хочет убедиться, что я поняла: как раз спать он и не намерен.

– Не вопрос. Моя машина рядом с больницей. – Я машу рукой в нужном направлении.

– Ну хорошо, – произносит Корбин, сцепляя руки в замок. – Вы, слабаки, – спать, а мы с Иэном – веселиться.

И, не теряя ни минуты, они оба направляются в противоположную сторону.

На ходу Корбин разворачивается и какое-то время идет лицом к нам, не отставая от Иэна.

– Мы выпьем бокал в вашу честь, эль, капитан!

Мы с Майлзом стоим в свете уличного фонаря и смотрим им вслед. Я выставляю ногу к краю светящегося круга и наблюдаю, как она растворяется в темноте. Фонарь льет на нас свет, словно прожектор.

– Мы как будто на сцене, – говорю я.

Майлз запрокидывает голову и тоже изучает странное освещение:

– «Английский пациент».

Я вопросительно поднимаю на него глаза.

– Если бы мы играли на сцене, то это была бы постановка «Английского пациента». Мы даже одеты соответственно: пилот и медсестра.

Я обдумываю его слова – возможно, излишне серьезно. Конечно, Майлз пилот, однако в «Английском пациенте» он, скорее, играл бы солдата. Это ведь у солдата сексуальная связь с медсестрой.

С другой стороны, у пилота таинственное прошлое…

– Из-за этого фильма я и стала медсестрой, – с серьезным видом выдаю я.

– Правда?

Я хихикаю.

– Неправда.

Майлз улыбается.

Хм, похоже на начало стихотворения…

Мы поворачиваемся одновременно и шагаем в сторону больницы.

Я пользуюсь заминкой в разговоре, чтобы сочинить довольно бездарное стихотворение:

– Почему ты ухмыляешься? – спрашивает Майлз.

Потому что придумываю про тебя дурацкие стишки на уровне детского сада…

Я сжимаю губы. Жду, пока не исчезнет улыбка, и только потом говорю:

– Просто думаю о том, как сильно я устала. Хочу хорошенько… – Ловлю его взгляд и заканчиваю: –…выспаться.

Теперь ухмыляется Майлз.

– Как же я тебя понимаю! В жизни так не уставал. Боюсь, что усну прямо в машине.

Было бы неплохо…

Я не в состоянии продолжать эту иносказательную беседу. День выдался долгий, я и вправду утомлена. Замолкаем, продолжаем путь. Майлз держит руки в карманах куртки, словно хочет уберечь меня от них… или их от меня.

Примерно в квартале от больницы Майлз постепенно замедляет шаг и совсем останавливается. Естественно, я тоже останавливаюсь и смотрю на него. Он стоит, глядя в небо, и мой взгляд упирается в шрам на его подбородке. Я хочу спросить про шрам. Хочу спросить про все. Задать миллион вопросов: когда у него день рождения и каков был его первый поцелуй. А потом разузнать про его родителей, детство и первую любовь.

Хочу спросить про Рейчел: что между ними произошло и почему после этого Майлз отказался от любого намека на близость.

А главное – хочу спросить, что же такое во мне заставило Майлза положить конец этому воздержанию.

– Майлз… – произношу я, а на языке вертятся все вопросы сразу.

– На меня капнуло, – говорит он.

Прежде чем Майлз успевает окончить фразу, на меня тоже капает. Мы оба смотрим в небо. Свои вопросы я сглатываю вместе с комком в горле. Капли падают все чаще, но мы стоим, запрокинув головы. Отдельные капли превратились в струйки, а струйки – в настоящий дождь, а мы все не двигаемся с места – не бежим, сломя голову, к машине. Вода течет по коже, по шее, забирается в волосы и пропитывает одежду. Я не опускаю лицо, только крепко сжимаю веки.

Ничто на свете не сравнится с ощущением, с запахом только что начавшегося дождя.

Едва эта мысль приходит мне в голову, как теплые ладони касаются моих щек, потом скользят к шее. Колени подгибаются, дыхание перехватывает. Телом Майлз загораживает меня от дождя, но я все равно держу глаза закрытыми, а лицо – обращенным к небу. Его губы нежно приникают к моим, и я невольно сравниваю ощущение от дождя с его поцелуем.

Поцелуй в сто, в тысячу раз лучше.

Губы Майлза мокрые и прохладные, а язык теплый. Дождь, темнота и этот поцелуй создают ощущение, что мы действительно на сцене и наша история достигла кульминации. Сердце и душа рвутся из меня к Майлзу. Если построить график моей жизни, этот момент станет его наивысшей точкой.

По-хорошему при этой мысли мне должно стать грустно. У меня и раньше бывали романы, но ни один поцелуй не вызывал таких сильных чувств. Между мной и Майлзом нет серьезных отношений, а он так на меня действует. О чем-то это говорит, но я слишком занята поцелуем, чтобы размышлять, о чем именно.

Дождь превратился в ливень, но мы не обращаем на это внимания. Майлз кладет руки мне на талию. Я дергаю его за рубашку и еще ближе притягиваю к себе. Наши губы идеально подходят друг к другу, словно две детали одной головоломки.

Единственное, что может нас разделить нас, – удар молнии.

Или опасность утонуть под дождем. Даже не думала, что одежда может прилипать к тем частям тела, к которым прилипла сейчас. Волосы полностью пропитаны влагой и не могут вобрать больше ни капли.

Я отталкиваю Майлза и утыкаюсь макушкой ему в подбородок, чтобы перевести дух и при этом не захлебнуться. Он обнимает меня за плечи и ведет к стоянке, держа надо мной свою куртку. Быстрее, быстрее, и вот мы уже бежим.