Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ето хорошо всё-таки, что Вадик-то наш завсегда с тобою рядом! — изрёк Донатий, блестя глазами.
Васькины кивки повторились.
— Ты прости меня, Вадим! Я ведь совсем не сержусь на тебя, правда! Просто мне стало так обидно, что вы за нашей спиной выполняете какие-то указания директора, а мы и знать не знали!
Ребята покаялись, и все снова стали укладываться на прерванный сон. Васёна осталась сидеть на коленях у Вадика, который успокаивал её, как маленькую, гладя рукой по голове, сидя у костра.
Я же, снова заворачиваясь в свой спальный мешок, думала о том, как ребятам удалось заставить маленького ужика укусить Васёну.
Глава 25
Глава 25
Более ничего значимого в нашем путешествии в столицу я не заметила, уже практически привыкнув к спартанским условиям существования в походах. Васька с Вадимом окончательно помирились после того героического спасения Васиной жизни, так что теперь наш Вадик являл из себя образец добропорядочности и внимания по отношению к своей невесте. Дело зашло так далеко, что он даже молча вытерпел немногочисленную очередь перед нами на въезд в столицу.
— Белые ворота, навроде бы, токмо шушеру всякую пущщают через них в город, потому и давка нынче! — презрительно процедил Вадик, оглядывая богатого купца с охраной, которые стояли в очереди перед нами.
Купчина оглянулся и мучительно покраснел, но счёл за лучшее промолчать и не связываться с напыщенным молодым человеком, который оглядывал всё вокруг, словно был объявленным наследником князя.
Мечислав подъехал к купцу и коротко извинился, так что на этом конфликт был исчерпан. Я кивнула головой, заметив про себя, что Вадик даже не стал устраивать масштабной истерики по поводу получасового ожидания. Так что можно считать, что парень исправляется. Приятная динамика.
— Ну, а эти-то куды? Есть же людские ворота! — со вздохом спросил Вадим, показывая на пришлых абитуриентов Школы Магических Искусств, которые в абсолютном восторге обозревали окрестности.
«Исправляется? Ну, или нет!» — печально заключила я.
С приближением к Школе среди нас возрастала нервозность. Даже обычно флегматичная Карина ёрзала в седле, желая поскорее попасть туда. Возле школьных ворот мы с девочками тепло распрощались с воеводой и его детьми, наказав друг другу писать по мере возможности.
Когда мы зашли в нашу комнату, и Донатий привычно стал устраивать свои пожитки в моей тумбочке, из-за чего свою котомку мне пришлось притулить в углу, я устало присела на краешек своей кровати, и пробормотала:
— Ну, что! Наконец-то, мы дома!
Не успели мы возрадоваться нехитрому студенческому счастью, как к нам заявился наш старый друг и товарищ Ероха.
— Здравы будьте! А мне нонече наш садовник Свят поведал, что вы уж вернуться успели!
Мы дружно поздоровались и пригласили парня пройти и располагаться, как у себя дома. Я не договорила ещё, как Ероха уже восседал на стареньком колченогом табурете, сияя улыбкой.
— Продухтов нет! И вообче, не готовил я нынче! — ворчливо сообщил Донатий.
Улыбка гостя на мгновение увяла, но через секунду засияла вновь.
— Не за тем сюды шёл, Донатий! Вы поглядите, сколь полезное заклинание поведала мне Русана. Очищающее! И для тетрадев ваших, что из вашего мира привезены, поможет! Больно уж накладно покупать их, да ишшо и палочки-самописки… А я вот возьми и сделаю их снова чистыми, как дощечки для письма! Удобственно очень!
— Удобно? А если потом, когда бы будешь готовиться к экзамену по заклинаниям, допустим, и захочешь прочесть всё то, что ты ранее написал? — слегка удивилась я.
— Резонно! — согласилась Вася — когда будешь учить билеты, чем пользоваться-то станешь? Я не думаю, что Борис Вышенег согласится поставить тебе высокую оценку просто потому, что ты хороший парень!
Ероха, услышав всё это, смотрел на нас со смесью жалости, сострадания и толикой пренебрежения. Очевидно, такой парень, как Ероха, не утруждал себя подобными глупостями, как зубрение глупых заклинаний профессора Вышенега, или запоминание точного состава трав в настойках для профессора Пересвета.
— Ну, довольно меня глупостями стращать! — разобиделся Ероха — Пусть дураки зубрят, а мне и так недурственно!
Сообщив об этом, он достал исписанную тетрадь и перемотанную тряпочкой шариковую ручку с пустым стержнем. На наш недоумевающий взгляд парень обстоятельно пояснил:
— Так, писать-то она перестала, вот я и решил её малость остругать, авось поможет!
— Ну, и как? Помогло? — не веря своим ушам, поинтересовалась я.
— С этой писалкой — нет! — повинился Ероха — Зато с карандашами — помогает!
Закончив лирическое отступление, парень вспомнил, что у него есть новое умение, похвастаться которым он к нам и пришёл, поэтому гордо положил перед собой тетрадь, мысленно потянулся к потокам, начертал перед тетрадью малую пси, заключённую в круг, и завершил всё это действо корявой фета.
Мы склонили головы к тетради — внешне она не изменилась, но если было задумано, что она из исписанной станет просто чистой, то это не беда. Ероха победно улыбнулся и открыл тетрадь. Ну, что сказать? Не то, чтобы совсем ничего не произошло… раньше, до этого Русиного заклинания, тетрадь бедного Ерохи представляла из себя полный ошибок и исправлений черновик, теперь же поля были чистыми, только лишь в центре каждой странице виднелось чернильное пятно.
— Закон Ломоносова в действии — гордо сообщила зубрила-Карина — ежели чего в одном месте убыло, то в другом месте прибыло.
— Не знаю я ваших пришлых магов, делать мне нечего… — бурчал Ероха — будете в своём мире, уж не сочтите за труд, принесть и для меня товарец.
Парень покопался немного за пазухой, и вытащил внушительный кусок пергамента со своим списком и уже собрался удалиться, когда его окрикнул сердобольный Донатий:
— Ероха, постой! Есть, есть у меня для тебя надёжный вариант, как учення избежать! Ежели ты хочешь завсегда заклинания сдавать, и не маять душу понапрасну глупой зубрёжкой, делай так: перед сном, став супротив движению небесных тел, лучшей голяком, конечно, то заклинание, которое выучить надобно, повторяй две дюжины раз, потом положи под подушку свою сей комочек, да спи спокойненько. На следующее утро завсегда ты с выученным уроком.
Донатий, обсказав всё это, протянул Ерохе нечто, завязанное в маленький холщовый мешочек, как страшную реликвию. Принят сей дар был с величайшим почтением и поклоном.
— О, как! А нам почему кулёк такой никогда не предлагал? — удивилась Васька — Я, вон, «Движение Ветра» по посинения учила, а тебе и горя мало!
— Не расстраивайся, Васенька! — утешил её Донатий — Я ишшо сейчас в «морозилочке» нашей поишшу, глядишь, Карина пакости поболе какой оставила…
Я покачала головой — и в этом наш домовой! Ему даже мусор выкинуть жалко!
Не успели мы с комфортом отдохнуть, как в нашу комнату внедрился друг и соратник Ерохи — Живко. С той же просьбой — привезти из другого мира добра и для него, сколько не жалко. Потом ещё двое, потом… я уже просто хотела спать.
— Это было ожидаемо, подруги! — философски пожав плечами, высказалась Вася — Пришлых тут не много, а те, кто есть — вещами делиться не спешат, поскольку они тут в цене, и быстро их не купишь. Пришлые, так те домой раз в год попадают, и то — как директор портал откроет. Если кто случайно проваливается в день летнего равноденствия, так он в Приграничье остаётся… считай, что это наша миссия — быть мелким сельмагом!
Что ж, под таким углом я не рассматривала эту проблему, так что мне даже стало немного проще смотреть на все клочки и записульки, которые я запихала в свою сумку. Я ещё о чём-то собралась подумать, только не помню, о чём конкретно… я проваливалась всё глубже в сон, выхватывая и просматривая его кусками, как давно виденный и немного забытый фильм.
Молодая женщина была взбудоражена, она снова и снова протягивала руки, пытаясь поймать, уловить магические потоки, но они не слушались молодую волшебницу, ускользали от её неловких действий, в результате чего она нервничала.
— Яна! Ну, как ты тут с малышкой? — во двор дома, где девушка пыталась магичить, выбежал молодой человек и приобнял ведьму — я спрятал всё, что смог! Нас не смогут обвинить в евгенике!
Он дрожащими руками прижимал к себе девушку, пытаясь её успокоить, только ему это не удавалось.
— Юрий, не говори ерунды! Ведомо тебе, что Ордену доказательства для костра-то не слишком