— Если он наткнется на кого-то из нас, то придется убить.Но наткнуться в лесу на кентавра невозможно. Мы, хотя и покинули леса Эллады, до сих пор чувствуем себя в лесу как дома. Любой кентавр может укрыться так, что никакой охотник его не отыщет.

— Но здесь-то не лес, — пожал я плечами. — Вон, тут холм, а там река течет, да и море недалеко.

— Здесь не наш лес, но эти места приняли нас, когда нам пришлось бежать.

— Скажи, как мне к тебе обращаться? — спросил я, делая усилие, чтобы не обратиться к пожилому человеку — неважно, что он кентавр, на вы.

— Никак. Меня не интересует твое имя, тебя не должно интересовать мое. Ты здесь чужак, а если твои друзья не покинут наш берег, то и покойник. Зачем знать имя того, кто скоро уйдет? А тебе мое имя тоже ни к чему. Других кентавров, кроме моей внучки, ты здесь не увидишь, не перепутаешь.

— Твоя внучка сказал, что ей уже приходилось убивать. Это так?

— Она не сказала, что убивала людей. К нам иногда забредают волки, чтобы задрать овцу, бывают медведи.

— А если сатиры? — спросил я, вспоминая жалобу маленькой богини из безымянного источника.

— Мы воевали с сатирами очень давно, еще до того, как пришлось бежать. Сатиры — лучше людей, но хуже медведей. Медведи только портят овес, а сатиры пытались насиловать наших женщин.

Ну и ну. Вроде, комплекция у сатиров не самая подходящая, чтобы насиловать женщин, по габаритам сопоставимыми с кобылицами. Впрочем, что с сатиров взять?

— А люди вам чем досадили? — спросил я, а потом поспешно добавил. — Не обижайся, но в тех краях, откуда я родом, о кентаврах сложилось не самое хорошее мнение. Дескать — кентавры любят вино, а напившись творят самые непотребные дела — убивают, насилуют и все такое прочее. Их, то есть вас, именуют беззаконными.

— У людей есть привычка перекладывать на других собственные грехи, — грустно улыбнулся старик. — Кентавры никогда не пили вина, потому что мы не пьем мертвый сок виноградной ягоды. Для вас мы беззаконные, потому что не захотели жить по вашим законам. Но кто вам дал право устанавливать законы для нас? Когда мы жили в Элладе, я был еще очень молод. Прошло много лет, я уже много забыл, а кое-что не хочу даже и вспоминать. Но помню, как люди нас убивали. Мы пытались сопротивляться, но нас было очень мало, а людей — слишком много. На каждого из нас приходилось по сто убийц.

— А почему? Чем они объясняли?

— Ничем. Мы жили в лесах, выращивали на небольших полянах овес, репу, собирали мед диких пчел. Тогда мы не ели мяса, поэтому не было надобности ни охотиться, ни разводить овец. Мы жили не так, как сейчас, а далеко друг от друга, в небольших хижинах. Жили в миру и согласию и друг с другом, и с матерью Геей. Бывало, что кентавры-мужчины объединялись, чтобы дать отпор диким сатирам, но это случалось нечасто, да и сатиров, в отличие от вас, очень мало. А вы плодитесь, словно вас рожает не женщина, а рыба, что мечет икру. Вас очень много, вам постоянно чего-нибудь не хватает и вы берете это у тех, кто рядом, а если вам не хотят отдать, вы убиваете хозяина. Когда людям понадобилась земля под пашни, вы начали вырубать леса, сжигать стволы, расчищать поляны, а нас, чтобы не мешали, убивали. Нас уцелело немного, мы решили бежать, чтобы спасти наших детей. Все старики остались, чтобы прикрыть отход. Прошло много лет, я последний из взрослых, кто бежал из нашего леса и уцелел, но я до сих пор жалею, что не умер. Твой приятель похвастался, что его учителем был Хирон. Передай ему, что если он когда-нибудь встретит уцелевших кентавров — очень надеюсь, что спасся еще кто-то, то пусть не хвалится этим. Да, Хирон мудрейший из нас, но он погружен в свою мудрость. Он живет в своем мире, как в пузыре и он таскает с собой этот пузырь. Мы просили, умоляли, чтобы он заступился за нас перед богами. А что Хирон? Он сказал, что ему некогда загружать свой великий ум какими-то мелочами и сварами, а еще он учит очередного героя, а быть наставником — самое главное в его жизни. Мудрейший Хирон остался учить, а нас в это время начали убивать. Но самое подлое, что он сделал — назвал людям имена наших вождей, наших старейшин. Чтобы покончить с нами одним махом, наших вождей пригласили на свадьбу Перифоя, царя лапифов. Всех их убили, а с нами, оставшимися без предводителей, справиться было куда легче.

— Свадьба Перифоя? — с удивлением переспросил я. Кажется, парень, сидящий рядом с Тесеем, откликался на имя Перифой. И они друзья, почти братья.

— Да, именно Перифой, царь лапифов. Ему помогал собрать старейшин его друг Тесей, как раз вернувшийся с Крита.

Тесей, вернувшийся с Крита? Как это так? Может, когда-то были еще два друга с подобными именами?

— А что Тесей делал на Крите? — осторожно поинтересовался я.

— Тесей совершил там подвиг — убил чудовище. Если бы не Тесей, то наши старейшины не явились бы на свадьбу лапифов. Но такой герой, как победитель быка Миноса, заслужил наше уважение.

Я чуть не потерял дар речи. Ладно, мог быть еще один Тесей, но два победителя Минотавра — это перебор.

— А что за история с его невестой, Ариадной?

— Так нет никакой истории, — хмыкнул старик. — Дело было давно, я всего и не помню, но слышал, что Тесей с Ариадной высадились на островке, где был Дионис со свитой. Был пир в честь героя, где пролилось много вина, а Ариадна, потеряв на время рассудок,уступила кому-то из сатиров. Или не из сатиров, а кому-то из людей, кого спас Тесей. Это плохо, что невеста изменяет жениху накануне свадьбы, но жених был сам виноват, разрешив пить вино своей женщине и не присмотрел за ней. Он мог бы ее и простить, но Тесей, узнав про измену, бросил Ариадну на острове. А что случилось с женщиной дальше, я не знаю, да и неинтересно. И мне пора. Черемуховый