Мама засмеялась.

— Можно, я его вытру?

И, растирая его полотенцем, ворковала над ним:

— И на кого же ты похож, сладенький мой? На свою маму? Уж ты у нас разобьешь не одно сердечко, мой маленький Витторио!

На прощанье мама высказала мне несколько дипломатичных слов:

— Твоего нового друга я узнала с трудом. В первый раз он выглядел как косматый медведь, а теперь как скинхед. Насколько серьезны ваши отношения? Вообще говоря, не слишком ли стар этот человек для того, чтобы иметь собственного ребенка?

— Вспомни Пикассо, — сказала я. — В 68 у него родилась Палома. Grey sex[10] начинается только после шестидесяти.

Моя мать при виде каждого ребенка обязательно присматривается, на кого же он похож, теперь и я ночи напролет ломаю над этим голову. Кого-то мне этот малыш напоминает. Мысленно я перебираю весь наш учительский коллектив, вспоминаю совместные отпуска, где Биргит всегда флиртовала с элегантными французами. Как-то был один, похожий на Пьера Бриса в молодости, и по типу он первым напрашивается на подозрения. Но то было несколько лет назад, виделась ли с ним Биргит хоть раз после того? И если она скрылась, ища спасения у своего Виннету, наверняка прихватила бы с собой и ребенка.

И что означали слова Гернота, что она — разочарованная женщина? Был ли ее брак неудачным? Для меня ее Штеффен, внешне такой привлекательный, в любом случае был бы скучным, может быть, он и в постели пустое место. Дважды в наших совместных поездках я становилась свидетелем того, как он мог вспылить и разъяриться, но в обоих случаях речь шла о шумных помехах со стороны других туристов, и втайне я была ему благодарна, что он не мирился с этим.

В последнее время я ужасно устала от моих многообразных обязанностей. Даже когда Патрик занимался ребенком всю первую половину дня и ночь, на мою долю оставалось еще очень много. В школе любая дополнительная нагрузка была мне уже не по силам, хотя выпускные экзамены наконец остались позади, и каким-то чудом их выдержали все. В моем ящике лежала записка одного коллеги: Сара из моего класса часто прогуливает уроки физики, и я должна за этим проследить. Еще одна неприятность не заставила себя долго ждать: наш ксерокс сломался и сигнализировал, что застряла бумага, а я не могла с этим справиться. И на большой перемене я сегодня была дежурной, а я этого терпеть не могла: ведь это означало для меня отказ от аппетитных угощений моих коллег. Но не было бы счастья, да несчастье помогло: на школьном дворе ко мне подгреб Мануэль, вопросительно глядя на меня через свои маленькие стекла очков:

— Что это с тобой?

— Голод! — сказала я, и он тут же поделился со мной своим завтраком.

Патрик готовил ему бутерброды что надо: до самых краев толстый слой сливочного масла, вареная ветчина и сыр, проложенные свежими листами салата. Как было бы приятно, если бы мой квартирный хозяин и меня тоже день за днем осчастливливал доказательствами своей заботы! Но без подсказки он вряд ли бы до этого додумался.

Затем я узнаю, что Мануэль, к сожалению, написал работу по французскому на неудовлетворительную оценку. И не могла бы я как-нибудь по возможности…

Я кивнула без особого энтузиазма, ведь это означало, что я должна давать дополнительные занятия бесплатно. Хотя — уж не заключить ли мне с Патриком бартерную сделку: он мне бутерброды на завтрак, а я — репетиторские занятия с Мануэлем.

И — как будто всего этого еще мало — дома было тоже час от часу не легче. Когда я для приветствия взяла Виктора на руки, он срыгнул мне на блузку целую порцию полупереваренного молока, от меня тут же поднялась вонь до небес. И впервые Патрик пересолил еду, которая была на обед.

— Эксперимент с хлоридом натрия приходится обозначить как неудачный, — с ухмылкой заметил Мануэль.

Проглотив несколько кусочков, я удалилась к себе наверх жадно пить воду. Сейчас для меня важнее всего остального был бы короткий сон, поскольку Виктор потребует добавки самое позднее через час. Но и этой малости мне не перепало, настойчивый телефонный звонок поднял меня с постели.

Сотрудница полиции вежливо попросила меня безотлагательно зайти в комиссариат. Дескать, речь идет о моей бывшей коллеге Биргит Тухер.

— Ее наконец нашли? — спросила я.

— Об этом мне, к сожалению, не разрешено давать информацию, — сказала секретарша. — Итак, мы ждем вас в пятнадцать часов.

Разумеется, это не предвещало ничего хорошего, с мыслью об отдыхе пришлось расстаться. Перед тем как заняться Виктором, мне обязательно нужно подготовиться к завтрашним урокам, а потом спешить в полицейский участок. Кто знает, как долго это продлится. Патрик вызвался взять мои обязанности на себя до самого вечера.

— Кстати, я решил не ехать в Потсдам, — обронил он между прочим, и я бросилась ему на шею.

— Но почему?

— Просто нет желания, — сказал он как нерадивый ученик, который не выполнил домашнее задание. — Я за последнее время слишком привык целый день разгуливать в домашних танках. А кроме того, еще не получены ответы на две другие мои заявки, которые — чисто географически — были бы для нас лучше.

Это мне было радостно слышать. Плохое настроение как рукой сняло, и я поехала в полицейский участок, в какой-то мере укрепившись духом.

Меня удивило, что меня сразу же проводили в уголовный отдел. За ветхим письменным столом восседала импозантная фигура. Не хватало только меховой шапки — и был бы Леонид Ильич Брежнев собственной персоной. Мне стало не по себе. Я наивно поинтересовалась, неужели побег является наказуемым деянием.

Комиссар улыбнулся.

— Сам по себе нет. Но объявления о розыске пропавших в принципе сразу попадают на стол уголовной полиции. И в случае Биргит Тухер преступление не исключено.

Затем я узнала, что Штеффен лежит в больнице и после тяжелой аварии на дороге пока не подлежит допросу. Поскольку осиротевший ребенок Тухеров находится на моем попечении, к делу должен быть подключен отдел опеки и попечительства.

— У меня сразу же заберут ребенка? — спросила я.

Комиссар сказал, что это должны решать сотрудники из отдела опеки.

По его словам, на основании заявления Штеффена о пропаже жены были произведены обычные разыскные действия, которые не дали никакого результата. К сожалению, при оформлении протокола было допущено важное упущение, и лишь благодаря случайности стало известно, что Биргит Тухер оставила грудного ребенка. В силу этого, разумеется, дело приобретает совсем другой оборот, и теперь будет проведен расширенный розыск.

— Разве Штеффен Тухер ничего не говорил о существовании ребенка? — удивилась я.

— Человек был в состоянии аффекта, плохо соображал, — объяснил следователь, его могучие брови пребывали в постоянном движении. — Но по крайней мере он подписал согласие на то, что при необходимости мы можем подключить прессу.