– Капитан Михалис… капитан Михалис…

Он вздрогнул, стряхивая с себя дрему, вскочил так резко, что опрокинул стол. На пол полетели кружки, тарелки, свечи. Повскакали и сонные приятели. Капитан Михалис снял со стены плетку.

– Вон! – дико заорал он и распахнул дверь. – Все вон отсюда!

Первым опомнился и ринулся к двери Каямбис. Перескочил через порог, выбежал во двор и бегом к калитке. Сегодня только вторник, быстро отделался! Гаруфалья, наверно, еще спит. Будто на крыльях летел он к порту. Четверо других, пошатываясь и держась за стенку, друг за дружкой вылезли из погреба. Дневной свет ослепил их: грязные, с помятыми лицами, они только щурились, не вполне понимая, где находятся. Чей это двор, колодец, виноградные лозы, калитка? Наконец Фурогатос немного очухался и уныло побрел вперед. У него то и дело сваливался кушак, и он на ходу подбирал его и пытался завязать, но безуспешно. Сзади ему на пятки наступал Вендузос, за спиной у которого моталась лира. Третьим тащился Эфендина, одной рукой придерживая подштанники.

– Да погодите, куда вы? – взывал он вслед собутыльникам. – Капитан Михалис пошутил… Он сейчас позовет нас обратно. Мы ведь только два дня и две ночи пировали. Еще шесть осталось!

В пьяной голове Эфендины никак не укладывалось, что их могут выгнать так скоро, когда они только-только вошли во вкус. Надо до самого конца пройти по пути греха, тогда и покаяние будет истинным.

Он, не переставая, считал и пересчитывал на пальцах:

– Вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье… Да за столько дней гору свинины можно съесть, реку вина выпить! Нехорошо, капитан Михалис, так дело не пойдет! Зови нас обратно!

Тут чья-то рука легла ему на плечо, и Эфендина обрадованно оглянулся, думая, что это капитан Михалис. Но нет, то Бертодулос цеплялся за него, потому что беднягу графа не держали ноги.

– Эфендина, друг, я забыл там, в подвале, свою котомку! – канючил он. – Сходи, принеси!

Фурогатос тем временем дотащился до калитки. Кушак так и волочился за ним по земле. Руки и ноги отяжелели и не слушались его.

– Пойду домой, жена мне разотрет ноги, – бормотал он. – Бывайте здоровы, братцы! В этот раз мы дешево отделались!

– Куда ты, Фурогатос, не бросай меня! – плаксиво окликнул его Бертодулос.

– Ну иди сюда, приятель, я тебя поддержу, – великодушно предложил Фурогатос.

Граф вцепился в кушак, тянущийся за Фурогатосом.

– Я там свою котомочку забыл! Будь другом, принеси!

Но Фурогатос будто не слышал его. Солнце уже проникло в узенькие переулки. Послышался зазывный голос Барбаянниса.

Крестьяне, въехавшие в город на ишаках, предлагали товар прохожим:

– Дрова! Хор-р-рошие дрова!

В окнах булочной Тулупанаса виднелись два противня с дымящимися бубликами.

При виде бубликов Бертодулос остановился. Фурогатос сунул руку в карман жилета, достал монетку и купил бублик, но вдруг вспомнил о прокаженном сыне булочника, и его затошнило.

– На, ешь, я не хочу, – угостил он товарища.

Тем временем Эфендина, весь расцарапанный листьями артишока, потихоньку, чтоб не заметила мать, проскользнул в монастырский двор.

Вендузос еле доплелся до дома да так и сел на пороге. Подбежали жена, дочери, подхватили его под мышки, уложили на диван, растерли оливковым маслом из святой лампады, окурили благовониями, накрыли кучей ковров и бросились за знахаркой – бабкой Фламбурьяреной: пускай поставит ему банки, что ли, а то ведь вон как его колотит, не ровен час, заболеет.

А капитан Михалис тем временем оседлал кобылу и заткнул за пояс кинжал с черной рукояткой. Во двор вышла жена, хотела было спросить, куда это он собрался в такую рань: мол, неплохо бы и о доме подумать, – но, увидев его лицо, испугалась. Капитан Михалис, заслышав ее шаги, обернулся.

– Ну чего тебе? – хрипло бросил он.

– Может, кофе сварить? – предложила кира Катерина.

– Попью в кофейне. Ступай в дом!

Она вернулась на кухню сама не своя. Риньо уже развела в очаге огонь и готовила завтрак.

– Видала? – в отчаянии проговорила мать. – Этот зверь опять кобылу оседлал, чует мое сердце, в турецкий квартал собрался… Его разве удержишь!

– Опять въедет верхом в турецкую кофейню! – с гордостью в голосе засмеялась Риньо.

Они помолчали, прислушались: кобыла, взбрыкнув, вылетела за ворота, и с улицы донеслось ее ржание.

– Ох, Господи, спаси и сохрани! – прошептала кира Катерина и перекрестилась.

– А как шуты-то улепетывали! – снова рассмеялась Риньо. – Я глядела на них из окна: замызганные все, ноги заплетаются, ну точно крысы! А отец ни чуточки не пьяный и плеткой их, плеткой!.. Да не вздыхай, мама. Разве ты хотела бы иметь такого мужа, как Вендузос или Бертодулос? Я б на твоем месте благодарила судьбу!

– Можно быть хорошим мужем и добрым хозяином, не выставляя себя на посмешище!

– Да, конечно, можно. – Риньо поджала губы. – Только мне не по нраву ни шуты, ни добрые хозяева, я бы хотела, чтоб мой муж был капитаном!

Капитан Поликсингис шел от родника Идоменеаса, а за ним тащился Али-ага с большой корзиной на плече. В корзине были свадебные подарки для Вангельо, племянницы Поликсингиса. Он с позавчерашнего дня все никак в себя прийти не мог – блуждал по улочкам, не ел, не пил, только курил и вздыхал, как больной буйвол. И ноги будто сами несли его к зеленым воротам. Он топтался возле ограды, привставал на цыпочки, думал: вот бы разбежаться да перепрыгнуть ее. Потом уходил и снова возвращался.

А чтоб никто ничего не заподозрил – пуще всего капитан Поликсингис боялся Блаженных, – он всякий раз заходил в турецкую лавчонку неподалеку и покупал то поднос, то миску, то кофейник, то чашки. Сначала он не знал, что будет с ними делать, а потом вспомнил: племянница Вангельо выходит замуж. Вот он и сложил всю эту посуду в корзину, навьючил Али-агу и отправился в квартал, где жила Вангельо по соседству с домом капитана Михалиса.

И только миновал он родник Идоменеаса, глядь – навстречу сам капитан Михалис верхом на кобыле. На запястье плетка намотана, а глаз не видно под бахромой платка.

Капитан Поликсингис от неожиданности застыл как вкопанный. Он знал, что в воскресенье с самого утра Михалис только начал свою пьяную неделю, и – вот тебе на! – нынче вторник, а он уж закончил пирушку и скачет в турецкий квартал… Поликсингис неодобрительно покачал головой. Когда-нибудь этот дьявол поплатится за свое безрассудство и накличет беду на весь город. И некому его утихомирить, ведь он ни Бога, ни черта не боится.

Капитан Михалис тоже издали приметил капитана Поликсингиса и недовольно сморщился. Он не любил соседа, считал его вертопрахом. Тому бы только побалагурить да за юбками увиваться – дрянь, а не человек!