Усмехаюсь, пожимаю плечами и даже развожу руками в разные стороны.

— Я не в курсе, — снова произношу довольно спокойно, не просто догадываясь, а окончательно понимая, что написано в этом письме, и от чего моя сестра так сильно возбудилась.

— Только не надо сейчас врать, Стас, — она кривится в ответ, всем своим видом показывая, что ее уже тошнит от всего происходящего.

Я, конечно, тоже не в восторге, но родителей же не выбираешь. Да и я не вру сестре — отец действительно не посвящал меня в свои планы относительно способа, как поссорить Нику с Лехой пять лет назад. Я, конечно же, догадывался, что без него не обошлось, потому что в отличие от сестры умею складывать два плюс два.

Если бы она подумала, внимательно все взвесила и сопоставила все факты, найдя в них кучу несостыковок, то наш папаша еще тогда лишился бы своей единственной дочери. Но эмоции взяли верх на здравым смыслом, и даже моего совета “подумать, прежде, чем рубить сплеча” она не послушала.

И вот итог — сейчас именно мне придется стать буфером между этими двумя упрямыми баранами, приняв чью-то сторону. И я не уверен, что в данной ситуации поддержу отца.

— Ника, давай без пафоса! — я фыркаю, не давая отцу возможности вставить ни слова. Он, в принципе, и не пытается, все так же пристально гладя в глаза девушки, правда, иногда опуская эти самые глаза на конверт.

Папаша нервничает, и даже не скрывает этого, а в таком состоянии он точно наделает глупостей и лишится единственной дочери, в которой души не чает. Даю ему время успокоиться, принимая огонь на себя.

— Это ты у нас любишь театральные эффекты, братишка, — горько усмехается наша крошка, переводя взгляд на меня.

— Мне по должности положено, — ехидничаю в ответ и делаю небольшой глоток виски из стакана, который Ника вручила мне пять минут назад. — Давай уже, не томи, — кривлюсь, так как головная боль усиливается с каждым криком моей ненаглядной сестренки, но я все равно досмотрю это шоу до конца.

— Печальная история жизни Пантелеймонова-старшего, — девушка разводит руками в разные стороны, произнося слова уже довольно спокойно. — Начиная с того момента, как он дружил с нашим отцом, затем его кинул и увел парочку крупных клиентов, — она делает паузу, все так же не отводя от меня своего пристального взгляда. — Даже с матерью нашей умудрился полгода пожить, только чтобы досадить своему бывшему компаньону. А тот в ответ не простил и, как говорится, отомстил.

— Хватит! — орет отец, ударяя кулаком по столешнице.

— Это надо было пять лет назад говорить, папа, — Ника поворачивается в его сторону, метая глазами молнии. — Хватит врать, хватит разбивать мне жизнь и хватит, в конце-то концов, решать за меня и моего ребенка, как нам жить дальше. Это я должна тебе говорить “хватит”, а не ты мне.

— Я сказал, достаточно! — шипит отец и наклоняется всем корпусом вперед, однако не сестренку это уже давно не действует.

Ошибкой нашего родителя является тот факт, что он до сих пор не хочет признаться самому себе — мы с Никой давно выросли, и сами в состоянии принимать решения без его нравоучений. Возможно ошибочные, неправильные или глупые, но это наша жизнь, и никто не вправе решать за нас, как поступить в той или иной ситуации — кого любить, а кого ненавидеть, с кем спать, а с кем…

— Иначе что будет? — Ника подходит к столу, опирается руками и наклоняет голову к лицу папаши. — Ну, я жду!

— Так, а что там с Лехой? — я снова встреваю, прерывая их игру в гляделки, иначе точно сейчас разразится катастрофа.

Как же они меня достали — кто бы только знал!

— Расскажи правду, папа, — Ника произносит полушепотом с мольбой в голосе. — Хоть раз в жизни будь мужиком.

— Он тебе не пара! — вскакивает отец с места, заставляя сестру выпрямиться и даже меня чуть ли не подпрыгнуть на месте от неожиданности.

— А кто пара? — Ника снова переходит на крик, не желая больше сдерживать своих эмоций, как бы я не старался ее успокоить. — Пять лет назад я поверила тебе, а не ему. Все эти годы я страдала из-за того, что он меня якобы предал. Рыдала по ночам в подушку от одиночества. Ты этого хотел, папа? — последнее слово она произносит по слогам и с небольшим нажимом. — Чего ты молчишь?

Вот говорил же ему, предупреждал — не дави на нее, а лучше попробуй понять и принять выбор дочери. Так нет же, как баран уперся и стоит на своем — и чего, спрашивается, добился своим непробиваемым упрямством и тупым эгоизмом?

Чувствую, пора снова вмешаться, наблюдая, как отец вздыхает, потупляет взгляд и снова устраивается в кресле, а сестра отворачивается от него, переводя глаза, полные слез, в мою сторону.

— Папаша договорился с Пантелеймоновым-старшим за твоей спиной, так как никто из них не желал породниться друг с другом, — усмехаюсь, пытаясь хоть немного разрядить обстановку и не дать возможности сестре расклеиться окончательно. — Разыграли все, как по нотам, а вы с Лехой пострадали.

— Ты знал! — выпаливает она довольно громко, однако я не ведусь на провокации.

— Нет, — кривлюсь, продолжая сидеть все в той де вальяжной позе, даже не повышая голоса. — Догадаться не трудно, если сложить два плюс два, — озвучиваю свои недавние мысли. — Я тебе даже больше скажу, сестренка, — делаю акцент на последнем слове, не отводя пристального взгляда от Ники. — Я бы и сам поступил так же, если бы посчитал, что Леха тебя не достоин, только аккуратнее. Жестоко, папа, — поворачиваю голову в сторону отца. — Я был о тебе лучшего мнения.

Отец продолжает хранить молчание, глядя куда-то перед собой. Он и раньше не признавал за собой ошибок, а сейчас и подавно. Злится, не желая мириться с действительностью, однако продолжает и дальше играть желваками, а также упорно хранить молчание.

— Мама, ты вернулась! — на пороге появляется Марк в пижаме, и Ника резко поворачивается в его сторону.

— Миленький мой, — подлетает к Марку, который стоит на пороге и трет глаза.

— Ты больше не уйдешь? — мальчик обнимает ее за шею, а она в ответ берет его на руки, вставая с колен, и не поворачиваясь в нашу с отцом сторону.

— Нет, мой хороший, — гладит мальчика по голове и целует в макушку. — Мы уйдем с тобой вдвоем.

Медленно выходит из кабинета, больше не произнося ни слова, а наш папаша подскакивает на месте:

— Ника, не пори горячку! — кричит, но девушка игнорирует его злостные выпады, не желая, как я понимаю, ни минуты больше оставаться в этом доме.

Чего и следовало ожидать — а я ведь предупреждал отца, что с ней так нельзя. Хоть Нике уже двадцать шесть, в ней до сих пор через край бьет юношеский максимализм и борьба за справедливость. Особенно, если это касается ее близких и родных людей, кем Леха, как я понимаю, стал уже всерьез и надолго.

— Я же говорил, что зря, — ставлю стакан на столик и встаю со своего места, так как сестру надо поддержать, иначе она наделает глупостей.