«Со времени поражения революции 1848–1849 года, партия пролетариата на континенте лишилась всего, чем обладала она в течение этой короткой эпохи: свободы прессы, снова и права ассоциаций, т. е. легальных средств организации партии. После 1849 года, как и перед 1848, перед пролетариатом был только один путь, – путь тайных союзов… Одна часть таких тайных союзов имела своею непосредственною целью ниспровержение существующей государственной власти. Это было уместно во Франции, где пролетариат был побежден буржуазией и где нападение на существующее правительство было равносильно нападению на буржуазию». Другая часть этих тайных обществ действовала в таких странах, как Германия, «где и буржуазия, и пролетариат одновременно находились под гнетом полуфеодальных правительств, где, следовательно, победоносная борьба против существующей власти должна была не лишить буржуазию господства, а, напротив, передать его в ее руки или в руки так называемых средних сословий», – в таких странах передовые представители пролетариата, не отказываясь от участия в предстоящей революции, видели свою ближайшую цель не в захвате власти, а в подготовке рабочей партии будущего. Такова, между прочим, была цель «Союза коммунистов», в котором главная роль принадлежала Марксу и Энгельсу. «Союз коммунистов» был не обществом заговорщиков, а обществом, стремившимся к тайной организации пролетариата, потому что немецкий пролетариат находился под интердиктом, был лишен огня и воды, печати, слова и ассоциаций». Само собою понятно, что такого рода деятельность, «которая имела в виду выработку не правительственной, а оппозиционной партии будущего», заключала в себе мало привлекательного для людей мало развитых и нетерпеливых, и тогда «от Союза коммунистов отделилась фракция, которая требовала если не действительных заговоров, то хоть заговорщицкой внешности и прямого союза с демократическими героями дня». Мотивы разрыва, который многими приписывался личным ссорам вождей обеих фракций, следующим образом мотивировались самими участниками этих событий.

По словам Маркса, «меньшинство (фракция Виллиха и Шаппера) ставит на место критического миросозерцания – догматическое, на место материалистического – идеалистическое. Вместо действительных отношений, оно принимает свою собственную волю за главный революционный двигатель. Между тем как мы говорим рабочим: вы должны пережить еще 5, 20, 50 лет гражданской войны и народных движений, и притом не только для того, чтобы изменить существующие отношения, но также и для того, чтобы перевоспитать самих себя, стать способными к господству; меньшинство говорит наоборот: мы должны теперь же достичь господства, или нам не остается ничего делать. Между тем как мы именно немецким рабочим указываем на неразвитое состояние немецкого пролетариата, вы самым плоским образом льстите национальному чувству и сословным предрассудкам немецкого ремесленника[77], что, конечно, представляет собою гораздо более популярный прием… Подобно демократам, вы поставляете на место революционного развития революционные фразы» и т. д., и т. д.

Со своей стороны, Шаппер так формулировал свои воззрения.

«Я действительно высказывал атакованное здесь воззрение, потому что я вообще держусь его с энтузиазмом. Весь вопрос заключается в том – мы ли начнем рубить головы, или их отрубят нам. Сначала восстанут рабочие во Франции, а затем и мы в Германии. Если бы это было не так, то мне действительно не оставалось бы ничего делать. Но если наши планы осуществятся, то мы можем принять меры, которые обеспечат господство пролетариата (как г-н Тихомиров обещает принять меры, которые обеспечили бы России «народоправление», заметим мы в скобках). Я с фанатизмом держусь этого взгляда, центральный же комитет (фракции Маркса) хочет противного» и т. д.

Этот спор происходил 15 сентября 1850 года, когда произошел окончательный разрыв между названными фракциями. Каждая из них взялась за свою работу. Виллих и Шаппер стали готовиться к захвату власти, Маркс и Энгельс продолжали подготовлять «оппозиционную партию будущего». Прошло 15 лет, и эта «партия будущего» стала грозою буржуазии всех народов и стран, взгляды авторов «Коммунистического Манифеста» были усвоены десятками тысяч рабочих. А что сделали Виллих и Шаппер? Удался ли им немедленный «захват власти»? Все знают, что нет, но не все знают, что тот же «фантастический» Шаппер очень скоро должен был убедиться в несбыточности своих планов, и даже «много лет спустя, умирающий, за день до своей смерти», не мог говорить о своих неудавшихся затеях без «едкой иронии»[78].

Фракции вроде виллих-шапперовской представляют собою естественный результат неразвитости общественных отношений. Они появляются и могут иметь некоторый успех в период очень неразвитого состояния пролетариата и самых первых попыток его добиться своего освобождения. «Революционная литература, сопутствовавшая этим первым движениям пролетариата, по содержанию своему, необходимо являласъ реакционной», – как говорит «Манифест Коммунистической партии». Когда, под влиянием более развитых отношений, в передовых странах вырабатывается, наконец, серьезная социалистическая литература, то она частью подвергается более или менее своеобразным переделкам в странах, считающих свою отсталость признаком «самобытности», частью дает повод к неверным истолкованиям и реакционным практическим программам. Не только в России, но также и в Польше, и вообще на всем Востоке Европы, мы и теперь еще встречаем или можем встретить «социальных революционеров» во вкусе Виллиха и Шаппера[79]. Само собою разумеется, что дальнейшее развитие европейского Востока также дискредитирует их «ожидания от революции», как оно дискредитировало ожидания Виллиха-Шаппера в Германии.

Глава II. Капитализм в России

1. Внутренний рынок

Мы знаем теперь, что каждая отсталая страна может, на первое время, до переполнения внутреннего рынка, устранять «непосильную конкуренцию» своих более развитых соседей путем таможенной системы. Соображение г-на Тихомирова о том, что у нас совсем почти нет рынков, теряет таким образом значительную часть своего удельного веса. Для отсталых стран вопрос может быть формулирован лишь таким образом: успеет ли – и на сколько именно успеет – западный капитализм втянуть их в свой водоворот прежде, чем уступит место высшей форме общественности? Чтобы ответить на него, нужно внимательно взвесить современное состояние каждой такой страны в отдельности. Со своей стороны, мы сделаем это в следующей главе, а теперь вернемся к г-ну Тихомирову и посмотрим, как делает он этот анализ.

Всякий, следивший за нашими общественными течениями последнего времени, знает, конечно, что именно в сторону обеспечения внутреннего рынка и направляются усилия наших «частных предпринимателей». Это стремление встречает себе поддержку как в правительственных сферах, так и в прессе, а также и в той среде, которую не признать «интеллигенцией» можно лишь на основании своеобразной терминологии г-на Тихомирова. Не мало наших профессоров и ученых группируются уже под этим знаменем. Тем не менее, дело русского капитализма кажется г-ну Тихомирову очень трудным, «если не вовсе безнадежным». По его мнению, «промышленность развивается туго. Она постоянно жалуется на недостаток интеллигентных и энергичных сил». Это, конечно, до некоторой степени,