— Хорошо вам, взрослым: все свои ошибки уже совершили, поумнели, помудрели, теперь можно и прощать, — вздохнула Юлька.

— Ошибаешься… Закон жизни: пока человек жив, он постоянно совершает ошибки… Чтобы было что исправлять, — горько усмехнулся Алексей. — И жизненный опыт, как ни странно, помогает избежать их лишь в мелочах, но не в глобальном масштабе.

Какое-то время они шли молча. Алексей готов был продолжить тему, но, чувствуя, что Юлька напряженно о чем-то думает, не решался перебивать ее мысли.

— Вы тоже строите площадь Согласия? — наконец спросила она.

— Какую площадь?

— Мама постоянно твердит, что у каждого в душе должна быть площадь Согласия.

«Площадь Согласия своей души, — сразу вспомнил Алексей строку из журнальной статьи. — Так вот откуда это у Тамары!»

— Твоя мама права: площадь Согласия всегда лучше, чем поле битвы.

— А вы умеете прощать?

— Приходилось…

— Нет, вы меня не поняли: после глобальной ошибки вы прощали кого-нибудь? Человек совершил ошибку, а вы его простили, — конкретизировала она вопрос.

— Пока нет, — чистосердечно признался Алексей, снова вспомнив о Тамаре. — Не простил.

— Значит, вы должны меня понять… Я насчет того, что веду себя, как капризная, избалованная девочка… Дело не только в том, что пока не могу простить папу. Просто хочется как можно дольше называть белое — белым, черное — черным, хочется плакать, когда грустно, смеяться, когда смешно! Почему, повзрослев, люди начинают врать, становятся ненастоящими?

— Это как?

— Возьмите моих родителей: я же знаю, что мама продолжает любить папу, хотя делает вид, что это не так. И папа постоянно ею интересуется… Как мне кажется, тоже неспроста. Неужели надо было разводиться, чтобы вот так вот всю жизнь друг друга мучить? Или взять вас с Тамарой: у вас была очень красивая любовь, мне мама рассказывала. Зря, что ли, Тамара так и не вышла замуж? Ведь пишут, что настоящее чувство не исчезает бесследно! Иногда оно никуда и не девается, мы сами от него прячемся! Вот ответьте честно, вы любите Тамару до сих пор?

Алексей буквально онемел. Не столько от свойственного юношескому максимализму стремительного поворота мысли, сколько от самого вопроса. Если у них такой откровенный разговор, следовательно, его ответ должен быть честным. Фальшивить с Юлькой нельзя, он это уже понял. Проблема в другом: Алексей и сам не знал ответа на такой вопрос… Точнее, до сего момента он об этом даже не задумывался! Но едва он решился ответить так, как есть, со стороны маленького островка в море раздался грохот и небо озарилось яркими гроздьями салюта.

— Ух ты! — восторженно воскликнула девушка. Тут же забыв, что ей так и не ответили, она отпустила локоть Алексея и приблизилась к парапету набережной. — Вау!!!

Волшебное зрелище как по команде оторвало отдыхающих от разглядывания лотков с сувенирами и заставило посмотреть в сторону моря. Постепенно феерическое шоу переместилось ближе к набережной, какое-то время стелилось по водной глади, снова вернулось на островок. Стоило отдать должное тем, кто, обладая недюжинной фантазией, придумал, срежиссировал и воплотил в жизнь эту сказку, а теперь, невидимый, переключал кнопки и выстреливал в небо миллиардами искр.

В компании из пяти человек ликовала и восклицала только одна Юлька. С некоторых пор Владимир терпеть не мог не то что выстрелов — даже раскатов грома, Михаил учился у старшего товарища сдержанности и во всем копировал его поведение, ну а Алексею с Артемом было как-то не до веселья.

— Салют в честь одного женского журнала и двух старых идиотов, — пробормотал приблизившийся к другу Кушнеров. — Салют по прошлому… или по настоящему… Впрочем, какая теперь разница.

Алексей ничего не ответил. Продолжая искать ответ на Юлькин вопрос, он по-прежнему блуждал где-то в дебрях растревоженной души, заглядывал в самые укромные уголки, откуда появлялись забытые лица, воскресали давно пережитые чувства…

«Нет, это невозможно! — тряхнул он наконец головой. — Этого просто не может быть!.. Блажь, каприз, расшалившиеся на отдыхе нервы и нездоровые фантазии! Юлька, Юлька! Что же ты натворила? Ты и вправду напоминаешь Тамару, только есть одна разница: в тебе больше открытости и раскрепощенности! Как же хорошо, что времена переменились! Ведь все вокруг нас только и учили: молчать, держать все в себе. Вот и выходило: в душе немереное количество вопросов и сомнений, которыми нельзя поделиться, а в результате — бесконечная череда ошибок…»

…На следующий день Алексей вошел в аудиторию и, заметив Тишковскую, сразу сел на свободное место рядом с ней.

— Ты сможешь завтра поехать ко мне домой? — глухо спросил он. — Я хочу познакомить тебя с родителями.

Лида отложила в сторону ручку и закрыла глаза. Из-под ресниц медленно выползла прозрачная слеза и крупной горошиной покатилась по щеке.

— Я люблю тебя, — не открывая глаз, прошептала она. — Я поеду за тобой хоть на край света.

Услышав эти слова, Алексей глубоко вздохнул: больше ничего и не нужно. Как есть, так и есть. Главное — тебя любят. Как хорошо, что тебя кто-то любит, особенно когда в душе кровоточит рана от вырванного с корнем чувства.

«Стерпится — слюбится, — вспомнилось ему. — Значит, такая моя судьба».

Вечером он зашел на переговорный пункт и с ходу объявил:

— Мама, послезавтра я приеду, но не один.

— Ну наконец-то! — обрадовалась мать. — А заявление уже подали, или у нас свадьбу гулять будем?

— Подали. На двадцать пятое июня.

— Так ведь скоро как! — испугалась мать. — Что же ты нам не сообщил, когда две недели назад был дома? Как тебе не стыдно! А может быть, вы тогда поссорились? — мелькнула у нее догадка. — Так такое бывает перед свадьбой. Тамара — девушка умная и со временем поймет, что вам, Радченко, лучше уступить в малом!

— Мама, мою невесту зовут Лида, — перебил ее Алексей. — Ее отец — ректор нашего института.

— То есть как… — растерялась мать. — Я хорошо помню, что девушку на фотографии звали Тамарой!

— Это другая девушка, — спокойно пояснил он. — Ждите. Целую. Пока.

Повесив трубку, он оперся рукой на аппарат и прислонился спиной к стенке кабины. Лишь когда в стекло требовательно постучали, он подхватил сумку, открыл дверь и, ни на кого не глядя, направился к выходу. В общежитии ему предстояло еще одно непростое дело: убрать все письма и фотографии Крапивиной. Их, конечно, можно было вернуть, например, через Ленку, но делать этого не стоило. Раз нет любви — нечего хранить о ней воспоминания. Пусть уж лучше все исчезнет: и письма, и фотографии…

Леша выгреб из ящиков стола снимки, не просматривая, бросил их в целлофановый пакет, туда же втолкнул две толстые пачки писем и направился к мусоропроводу. Как назло, тот оказался забит: из-под крышки, поднятой кверху, вперемешку с картофельной шелухой торчали конспекты, тетради и разный другой мусор. На полу было не чище.