– Энт? Энт? Оставайся в машине, дорогой, пожалуйста. Я пойду искать Алистера Флэтчера. Он живет недалеко и сможет нам помочь. Я на минутку, дорогой Энт.

Не называй меня Энт. Энтони знал, что тетя Дина неправа, и «Моррис-8» – последнее место, где безопасно. В конце концов, он был родом из Лондона. Нужно найти убежище, выбраться из машины, забиться в подвал, под лестницу или под стол. Возможно, тетя Дина пыталась проявить доброту, но она была дурой. Она ничего не понимала… Впрочем, ему было все равно, умрет он или нет, поэтому он сжался в комок, наслаждаясь болью, и хотел только, чтобы его перестало трясти.

Из больницы ей прислали телеграмму о необходимости вернуться домой – это заняло у нее месяц: сначала она ехала до Басры в самом настоящем скотовозе, деля повозку с четырьмя лошадьми. Двигалась она мучительно медленно, ехать было опасно, а в Басре ей пришлось ждать разрешения на поездку в Англию несколько дней. Прибыв, она первым делом отправилась в больницу, после чего забрала автомобиль своего друга, который тот одолжил ей, уходя на фронт. В свою квартиру в Южном Кенсингтоне она даже не заглянула. За ней присматривала ее подруга Дафна; ее работа, связанная с войной, занимала большую часть ее времени, а Дина не хотела являться без приглашения за своими пожитками, поэтому она купила кое-каких припасов в «Фортнамс». Деньги не были проблемой для тети Дины ни тогда, ни сейчас. Потом, сказала она ему, потом, когда все уляжется, мы поедем в Лондон, посмотрим ассирийский зал в Британском музее, полюбуемся на сокровища королей Синаххериба и Ашшурбанипала, некоторые из которых нашла я. Мы остановимся у Дафны. Да-да, с Дафной очень весело. И она будет рада познакомиться с Энтом. Дина говорила с ней, и она так и сказала.

Ему хотелось кричать: «Я не хочу знакомиться с твоей проклятой Дафной. Мне плевать на музейные камни! Я просто хочу, чтобы все снова стало, как раньше!» Но Дину, казалось, это совершенно не интересовало. Ей было наплевать, что пропали все его книги, все игрушки, фотографии с серванта и папин кубок за победу его команды в местном чемпионате по крокету. Или что все горшки и корзины с цветами, которыми мама пыталась украсить маленький задний дворик, были раздавлены, словно на них наступил великан. Дине, похоже, было все равно, и она ни разу его об этом не спрашивала – как и о том, что он чувствует, когда закрывает глаза, когда его снова душит темнота и он не находит в себе сил оторвать руки от лица, и когда мама, его мертвая мама – единственное, что он видит.

В ту ночь он лежал на спине на кухонном полу с задранными вверх ногами, словно перевернувшаяся черепаха, и над ним нависало ночное небо. От стен остались только обломки. Он посмотрел в сторону шкафа под лестницей и увидел, что дверь снесло, как и большую часть лестницы. Его мать лежала в шкафу, опираясь спиной о стену. Одна ее половина все еще была человеком, тогда как вторую полностью оторвало, и ее коричневый вязаный в шотландском стиле свитер тоже разошелся надвое, словно его обладательницу разорвало пополам огромное чудовище. Сухожилия ее шеи и раздробленные кости, торчащие из ее мягких золотых волос, были белоснежными. Синий войлочный пояс лежал рядом, одним концом погруженный в кровавое рыхлое месиво, в которое превратились ее живот и бока. От шока он был даже восхищен этой трансформацией. Он неподвижно смотрел, как пыль, похожая на грязно-серый снег, оседает на свежей крови и белых костях.

Энт оттянул корочку на болячке на сантиметр с небольшим, обнажая тонкую пленку новой кожи цвета сырого мяса. Он видел ужасные вещи, но тетя Дина ни разу о них не спросила. Никто не спросил. Ему отчаянно хотелось кому-нибудь выговориться, хотелось знать, что он не один, что его беду разделит кто-то еще. Своей матери он рассказывал все, даже самые глупые вещи, и она его слушала, и всегда знала, как подбодрить. Энтони с ожесточением сковырнул корку. Она развалилась пополам, и одна половина приклеилась обратно к болячке, а вторая упала на пол. Из открытой раны хлынула кровь, и Энтони с тоской обхватил себя руками. На его колени и руки закапали слезы.

Каким-то чудом кто-то нашел для него школьную форму. Он не надевал ее с момента падения бомбы и не мог вспомнить, где его форма и почему она вдруг появилась у его кровати два дня назад. Теперь она стала его единственной одеждой.

Он ни разу не возвращался домой. Говорили, это бессмысленно.

– От дома ничего не осталось, дорогуша, – сказала ему другая медсестра – не та, у которой возлюбленный летал на «Галифаксах». Ее голос звучал почти радостно. Он должен быть благодарным тете Дине за то, что она приехала и забрала его из больницы. Еще неделя, и он отправился бы в детский дом.

– Я бы хотел остаться в Лондоне, – сказал он Дине, когда она навещала его во второй раз. – Я не хочу жить у моря. Я там никого не знаю.

Он считал, что, раз в Лондоне в него уже попала бомба, то это уже не повторится. В других же местах опасно. Он хорошо знал улицы Камдена и знал, что парк с каналом и качелями ни разу не бомбили. Он знал, как передвигаться в темноте. Он ужасно ее боялся, но с лондонской темнотой он хотя бы мог совладать, ведь город был полон звуков.

– Пожалуйста, не заставляйте меня туда ехать. Я н-н-не хочу… уезжать.

– Послушай, – ответила на это Дина. – Мы не можем остаться в Лондоне. Дафне нужна квартира. А мы едем в Боски. Этот дом построил мой отец, твой прадед, Энт. Это мой дом, а скоро он станет и твоим. Наш дом – вот что нужно нам обоим. Свежий воздух вдали от плохих воспоминаний… и море. Это будет замечательно.

Говоря так, она грызла ногти, и он не был уверен, что она сама верит в свои слова.

В ожидании тети Дины и загадочного соседа он разглядывал проселочную дорогу, массу неспокойной серой воды, отделенной от него рядами обшарпанных пляжных домиков, и забор с колючей проволокой на берегу, тянущийся вдоль бухты насколько хватало глаз. В небе виднелись немецкие «Мессершмитты» и британские «Спитфайры». От Энта их отделяло еще много километров, но расстояние стремительно уменьшалось. Они кружили и падали в воду, словно мотыльки, слишком близко подлетевшие к свече. Он слышал жужжание моторов вместе с птичьим пением, раздававшимся из деревьев позади него. Энт подергал ручку двери, пытаясь выбраться. Ему было плевать, что скажет на это тетя Дина.

Как только он открыл дверь, машина вдруг начала двигаться, и его отбросило к противоположному окну. Он упал, ударившись головой, и небольшой сверток выпал из ее сумки и ударил его по лодыжке.

– Победа! – закричала Дина, увидев, что машина сдвинулась. – Алистер, ты чудо, самое настоящее чудо!

– Я бы так не сказал, – прозвучал размеренный голос с шотландским акцентом. – Но я рад помочь, Дина. Очень хорошо, что ты вернулась. Я думал, ты больше не вернешься после…

Дина перебила его:

– Выходи, Энт, дорогой, выходи и поздоровайся с мистером Флэтчером. Он живет рядом, в доме Бичез. Ты неплохо выглядишь, Алистер. Заходи как-нибудь выпить.

– Хорошая идея, но я не представляю, где ты возьмешь выпивку, – сказал Алистер, приветливо кивая вылезшему из машины Энтони, трясущемуся и прижимающему к себе ударивший его сверток. Рука его кровоточила. Алистер Флэтчер кивнул, и его усы пошевелились, словно волосатая гусеница. – Приятно познакомиться, мой мальчик.