— Проводи меня обратно в башню, — резко сказала я Гевину. Он встал, протягивая мне руку, и я ухватилась за неё, ощутив внезапно словно разряд электричества, проскочивший между нашими ладонями. Ну уж нет! Хватит!

Я сама разберусь, кто тут хороший, кто плохой, а кто дурак!

Хватит меня подталкивать!

Выдернув пальцы из его руки, я сердито фыркнула:

— Ненавижу магию! Ненавижу тупость! Ненавижу весь этот мир!

— И меня? — мягко спросил принц.

— У тебя есть магия, ты живёшь в этом мире… — сказала я, потом повернулась к нему, заглянув в глаза: — Как у тебя с критическим мышлением и логикой?

— Ты расстроена, Ксения, — ответил он. — Я понимаю.

— Расстроена?! Я в гневе! Я в ярости!

— Курочка, — начал он, но вдруг уставился на что-то за моей спиной. Я обернулась, готовая ко всякому дерьму, и увидела Тиля, который шёл к нам — бочком, словно нащупывая воздух перед собой нюхом. Подобравшись, я чуть было не шарахнулась прижиматься к Гевину, но вовремя опомнилась. Садовник ковылял, ковылял и, не дойдя до меня двух шагов, опустился на колено. Гевин протянул:

— Никогда не видел, чтобы Тиль…

Тёмные, заскорузлые от земли и воды, покрытые извилистыми венами, выдающими большой возраст слепого, поднялись ко мне, Тиль нашёл мою кисть и, пока я, окаменевшая, пыталась собраться с силами и вырвать руку, приложился к ней лбом. И застыл.

— Как он вообще нас заметил? — пробормотал Гевин.

А я ощутила невероятную силу, заключённую в теле садовника. Как будто лишённый голоса и зрения, тот не мог выпустить её на свободу. Зато цветы и деревья вокруг Тиля питались этой силой…

— Ксения…

Я аккуратно вытянула руку из цепкой хватки садовника и глянула на Гевина. Он выглядел так, будто увидел живого единорога в полной сбруе. Хотя, как знать, не водятся ли здесь единороги? Может, они в конюшне сено жуют…

— Что? — спросила я.

— В Тиле течёт королевская кровь, чтобы ты знала. Он бастард. Бывшая игрушка. Если бы он говорил, мог бы обращаться к моему отцу «Король», а не «Ваше Величество».

— И?

— И он не обязан преклонять колено даже передо мной.

— И? — с нажимом спросила снова.

— И, курочка моя, мне трудно предположить, чтобы Тиль проникся к тебе таким уважением, что забыл о своей крови…

— Он, по крайней мере, ведёт себя, как настоящий мужчина, — фыркнула я, пытаясь разрядить ситуацию. Но стало не по себе. Глянула на Тиля. А он вдруг открыл глаза. Страшные глаза слепого — белые бельма. И в них искрилась радуга — великолепные разноцветные лилии.

Мой страх будто рукой сняло. Я улыбнулась. Прекрасно поняла его, даже без слов. Он благодарил за мою импровизацию, за незнакомые цветы, за то, что я дала им жизнь.

— Пойдём, — Гевин схватил меня за локоть. — Молитвенный час закончился. Тебе надо вернуться в башню.

— Да, конечно, ведь ко мне на ужин, возможно, придёт твой братец, — ядовитым голосом ответила я, отвернувшись от садовника и направившись к потайной двери.

— Который? — встрепенулся принц, догоняя меня. — Андро? Нет, нет… Арман, разумеется. Он уже положил на тебя глаз!

— И не только глаз, — подлила я масла в огонь. Дразнить Гевина доставляло удовольствие. Просто так.

— Курочка, ты не обязана, слышишь!

— Не обязана — что именно?

Мы поднимались по сырой лестнице, я впереди, Гевин сзади, и я не видела его лица, но представляла, какие эмоции на нём написаны. Беспокойство, ага, и ревность. Он ревнует, мама дорогая!

Ревнует.

С чего бы это, а?

— Ты не обязана выходить замуж за Армана, — упрямо пробубнил Гевин. — Они будут давить на тебя, но ты не обязана! Я не позволю им…

— Не позволишь — что?

Остановившись, я обернулась на него, глянула сверху вниз, поймала взгляд серых глаз, которые смотрели пылко и цепко. Гевин поднялся на одну ступеньку со мной, обнял за талию рукой и привлёк к себе:

— Не позволю им убить тебя!

И поцеловал.

Я не успела отпрянуть, не успела среагировать.

И, наверное, очень хорошо. Потому что губы Гевина оказались мягкими и нежными. От принца пахло каким-то древесным ароматом, а ещё кофе и сладким кремом. Сладкоежка, краем сознания улыбнулась я. Трогательный сладкоежка…

Нет, Ксюха, стоп!

Он насилует служанок на нижних этажах!

Он не прекрасный принц из сказки, а наглый мачо, иногда прикидывающийся клоуном!

Но как не хотелось отрываться от его губ…

Однако я сделала это — огромным усилием воли.

Приняла возмущённый вид и спросила:

— Соскучился по сковородке?

— Ты была не против, — усмехнулся Гевин, вытирая рот непередаваемо сексуальным жестом. Подавив желание самой наброситься на него с поцелуем, я фыркнула, задрав нос:

— Много ты знаешь!

— Не я, а мой аватар.

Я только головой покачала, возобновив восхождение по лестнице. Не хочу. Не желаю всех этих штучек с магией, внутренним зверем и истинной парой! Хочу нормальных отношений с сомнениями, кокетством, завлекающими взглядами и верой в трепетный искренний поцелуй.

Но фиг получу.

Потому что тут такие законы.

Прежде чем войти в свою тюрьму, я оглянулась на Гевина и сказала:

— Ну, ты заходи, если что.

Разумеется, он не понял, но мне хотя бы стало легче, когда я увидела его большие от удивления глаза.

Пройдя сквозь стену, как заправский призрак, я огляделась. Никого. Слава богу, меня не спалили. Вот и ладушки. Ухватив кусочек мяса с почти пустой тарелки, я плюхнулась на кровать, растянувшись во весь рост. Еда — это хорошо. Но сон… Сон в стопицот раз лучше! Посплю немного, подумаю обо всём, что произошло…

Пять дней! Пять дней, Карл! Я тут меньше недели, а случилось столько, сколько не случалось в моей прошлой жизни за месяц. И ведь события всё какие-то суровые, нерадостные… Схватили, привезли, принудили. А теперь давят. И ладно бы считали богиней. Нет же, считают выгодным товаром и таким же выгодным вложением времени и усилий.

Мои глаза закрылись сами собой.

Я уснула.

И почти сразу же подхватилась: мне показалось, что в дверь постучали. Замерла, прислушавшись, а потом снова опустилась на подушку. Но стук повторился, и я со вздохом встала, потянулась от души и выдохнула:

— Войдите.

Дверь открылась, и началось нашествие.