– Это напоминает мне древнегреческую притчу о царе Сизифе, – сказал Цимбаларь, ловя в рукавицу падающие снежинки. – Как ты только ни вкалывай, а работы меньше не становится.

– Христианство не нуждается в языческих аллегориях, – ответил священник. – Григорий Богослов по сходному поводу выразился совершенно иначе. Одному земледельцу, отчаявшемуся от непосильного труда, он сказал: «Прилежно делай своё дело, даже если ты не видишь в нём никакого смысла. Верь, что его плодами когда-нибудь воспользуются твои потомки. Всякая созидательная работа угодна богу».

– Хорошо сказано, – кивнул Цимбаларь. – Хоть сейчас можно процитировать с самой высокой трибуны.

Священник между тем продолжал:

– Слушая меня, вы, наверное, подумали: «А что же он сам не трудится, а стоит сложа руки». Но на то есть свои веские причины. Священнический сан запрещает мне заниматься чем-то иным, кроме служения Господу. Война, торговля и труд не для нас. Например, до церковной реформы семнадцатого века монахи носили мантии без рукавов, что символизировало отрешение от физических трудов в пользу подвигов духовных. Протопоп Аввакум, обвиняя своих врагов в попрании традиций, даже говорил: «А те рукава вы понаделали для блудной похоти…»

– Уместно ли вам повторять слова знаменитого раскольника? – поинтересовался Цимбаларь. – Насколько мне известно, государственная церковь прокляла его.

– Но ведь никто из смертных, кроме вас, меня не слышит, – лукаво улыбнулся священник. – А Господу протопоп Аввакум дорог в той же мере, что и его злейший враг патриарх Никон. Оба они радели за веру, только по-разному… Вы ко мне по делу?

– Да. Хочу обратиться к вам, так сказать, как к высшему духовному авторитету. Кто является в Чарусе властью? Неужели только староста Ложкин?

– Конечно, нет. Имеется ещё совет местного самоуправления, членом которого, кстати говоря, являюсь и я. Но он уже давно не собирался… А вы, похоже, ведёте дело к свержению существующей власти?

– Наоборот, к её демократизации… Где могут находиться документы этого совета?

– Наверное, в бывшей колхозной конторе.

– Вы не против, если я на некоторое время отвлеку от работы Бориса Ширяева?

– Отвлекайте, – милостиво разрешил священник. – Работник он, прямо скажем, никудышный. Одна рука не заменит две даже при всём его старании.

Староста Ложкин, вызванный лёгким на ногу Борькой, открыл нетопленую колхозную контору и безропотно выдал Цимбаларю тоненькую папку, в которой хранился список членов совета местного самоуправления и протокол заседания годичной давности.

Кроме самого Ложкина в совет входили мастер сыродельного цеха Страшков, священник отец Никита, пышногрудая заведующая фермой и самый старый житель Чарусы, ветеран трёх войн, столетний Астафий Мальцев. Двоих членов – участкового Черенкова и учительницу Решетникову – следовало считать выбывшими по причине смерти.

Ознакомившись с документацией, на что ушло не больше пяти минут, Цимбаларь велел Борьке вызвать в контору всех ныне здравствующих членов совета, а для кворума пригласить также фельдшера и новую учительницу.

Пока Борька рыскал по деревне, Ложкин сидел с пришибленным видом и боялся даже слово проронить. Цимбаларю было очень неудобно перед ним, но для того, чтобы расточать милости, сначала следовало показать клыки.

Вскоре прибыли все приглашённые, кроме Мальцева, которого на днях разбил паралич. Во вступительном слове Цимбаларь заявил, что в честь двадцатилетнего юбилея хартии европейского самоуправления и в свете дальнейшей демократизации общества пора возродить деятельность местного совета, а первым делом доизбрать недостающих членов. Вместо безвозвратно выбывших Черенкова и Решетниковой он предложил себя и Лопаткину, а вместо состарившегося Мальцева – Кондакова.

Это предложение прошло единогласно. Следующим пунктом в повестке дня стоял вопрос о недостойном поведении завмага Деруновой, третий день подряд игнорирующей свои непосредственные трудовые обязанности. К зарвавшейся торговке предлагалось применить самые строгие меры: отстранить от работы, провести в магазине внеплановую ревизию и временно назначить другого продавца.

В прениях выступил один только сыродел Страшков, предложивший объявить Деруновой последнее предупреждение.

– Я её уже сколько раз предупреждал! – дуя на замёрзшие руки, отозвался Цимбаларь. – Как с гуся вода.

Вопрос поставили на голосование. Против был отец Никита. Людочка воздержалась. Все остальные, в том числе и Ложкин, поддержали предложение участкового.

Ревизию назначила на послезавтра. За один день собрать, а главное, уломать нужное количество сведущих людей было нереально.

Возглавить ревизионную комиссию согласилась заведующая фермой, похоже, давно имевшая на Вальку зуб. Она же и предложила кандидатуру новой продавщицы – свою золовку, недавно отнявшую от груди ребёнка.

Дабы пресечь козни, ожидавшиеся со стороны неуёмной Деруновой, магазин полагалось обеспечить круглосуточной охраной. Ответственным за это, естественно, назначили Цимбаларя.

В заключение староста Ложкин, ссылаясь на свой возраст, попросил освободить его от всех занимаемых должностей, однако эта просьба, в общем-то ожидаемая, была единодушно отклонена.

Покидая собрание, Людочка вполголоса бросила Цимбаларю:

– Тебе делом надо заниматься, а не с бабами воевать.

В ответ тот буркнул:

– Конфликт зашёл слишком далеко. Не могу же я уронить свой авторитет.

Уже на следующий день жизнь в Чарусе пошла иначе – пусть и не лучше, но веселей.

Возле магазина безотлучно находился сторож, выставленный на тот случай, если Валька захочет что-то забрать из него или, наоборот, положить.

В деревенской школе, имевшей всего одно классное помещение, шли занятия, на которые для начала явились два десятка ребят в возрасте от семи до десяти лет (те, которые постарше, учились в городском интернате).

Ваня в одиночестве сидел на задней парте и, делая вид, что переписывает упражнение по русскому языку, решал кроссворд из журнала «Клубничка».

Людочка, преподававшая одновременно арифметику, родную речь, историю Древнего мира и географию, успевала задавать ученикам ничего не значащие вопросы, на самом деле позволявшие оценить степень вменяемости и адекватности их родителей.

Однако деревенские дети, в массе своей отличавшиеся от городских примерно так же, как дикие волчата отличаются от домашних щенят, отвечали незнакомой тётке крайне неохотно.

Кондаков был вынужден открыть больничку раньше намеченного срока, поскольку пациенты буквально брали её штурмом.

Очередь к фельдшеру состояла главным образом из женщин не первой и даже не второй молодости, жаловавшихся либо на близорукость, либо на тугоухость, либо на ревматизм. Были и простуженные, кашлявшие то ли с позапрошлого года, то ли со времён Павловской денежной реформы (это жуткое событие, лишившее многих «чулочных» и «баночных» сбережений, до сих пор оставалось в Чарусе таким же незыблемым временным ориентиром, как революция, война и кукурузная эпопея).