Сахарозаводчик даже засмеялся:

– Мы его промеж себя монахом звали. Какие кутежи, какие дамы, с его-то катаром!

– Получается, что с вокзала он мог уехать только в гостиницу. А раз оказался на Петербургской, значит, его кто-то туда заманил, и этот кто-то мог быть только знакомым Минея Моисеевича. В Петербурге он знал двоих – господина Забродского и Павла Андреевича Астанина.

Несколько секунд Веккер вспоминал среди своих знакомых человека с таким именем.

– Вы имеете в виду секретаря Забродского?

– Именно его. Я думаю, что Горянского убил Астанин.

– Астанин? Почему вы решили, что это он? Зачем ему убивать Горянского?

– Прибыв из Саратова, я попросил у следователя разрешения ознакомиться с делом, он мне его любезно предоставил. В деле был протокол допроса Павла Андреевича, из которого я узнал, что он петербургский мещанин. «А уж не с Петербургской ли он стороны?» – подумал я. И оказался прав! Я поднял наши архивы, расспросил старых сотрудников, агентов своих послушал и выяснил следующее: оказывается, Астанин пять лет назад окончил Петербургское четырехклассное начальное училище. Знаете, где оно расположено? Большой проспект, нумер 31, – это в ста саженях от места убийства. Павел Андреевич в кругах местной неинтеллигентной публики более известен не под своей фамилией, а под… эээ… псевдонимом Пашка Бузина. Рос он без отца, воспитывался одной матерью-прачкой, точнее, воспитывался он улицей, поскольку у матери, с утра до вечера добывавшей кусок хлеба насущного, на его воспитание времени не оставалось. Рос, рос и вырос в «рощинского апаша».

– В кого?

– В хулигина. Есть у нас в столице такое явление. Дети фабричных рабочих, прачек и горничных, целыми днями предоставленные сами себе и не имеющие никаких занятий, с утра до вечера пропадают на улице. Поскольку в одиночку досуг проводить скучно, они собираются в компании по территориальному, так сказать принципу. А какой досуг в неинтеллигентной, необразованной среде? Эти люди книжек не читают, по театрам не ходят. Из всех развлечений – пьянство да кулачные бои. Из озорства, чтобы силу свою показать и бесшабашность, пристают к прохожим, особенно к дамам, толкают их, обзывают по-всякому. Если какой-нибудь обыватель осмелится слово им поперек сказать, то тут же об этом пожалеет – налетят кучей, изобьют, отберут все мало-мальски ценное, а будет сильно сопротивляться, так и вовсе изувечить могут, а то и убить. Да и меж собой подраться любят – улица на улицу, околоток на околоток, часть на часть. Из-за такой жизни все эти мальчишки вскорости становятся виртуозами кулачного боя, да и финским ножом и кастетом в совершенстве владеют – иначе долго не проживешь. Ваш сотрудник в молодости принадлежал к одной из старейших хулиганских шаек, к так называемым рощинским, и занимал в этом обществе довольно видное положение. Но несколько лет назад внезапно исчез из Петербурга. И объявился только теперь, в образе респектабельного молодого человека, при солидной должности. Я уверен, что это именно он встретил Горянского на вокзале и обманом завез на родную Петербургскую. Он, может быть, сначала попытался уговорами, посулами либо угрозами заставить не предавать огласке результаты ревизии, а когда это не получилось – зарезал ревизора. Вы обратили внимание, какой опытной рукой нанесены удары? Он же, используя старые связи в среде апашей, договорился с Островом, что тот возьмет все на себя, обещая взамен помогать ему в ДОПРе и в местах отдаленных.

Веккер задумался:

– Все ваши рассуждения вполне логичны, остается невыясненным один вопрос: зачем Астанину убивать ревизора?

– По наущению. Кто-то попросил или приказал ему это сделать.

– Но кто? – Миллионщик вскинул на Кунцевича глаза.

Вместо ответа Мечислав Николаевич задал вопрос:

– Сколько сахара производит ваше товарищество?

– В этом году – почти пятнадцать миллионов пудов.

– Ого! Пятую часть всероссийской выработки. А сколько у вас крупных торговых представительств?

– Двенадцать.

– А теперь представьте, что в каждом из них происходят те же процессы, что и в Саратове. Каждый из двенадцати ваших представителей ворует в среднем по пятьдесят тысяч в год. Это шестьсот на всех. И представьте, что у всех у них в главной конторе есть помощник-покровитель, который и о проверках сообщает, и ревизоров подходящих подбирает. И платят они ему за это, скажем, пятьдесят процентов от похищенного. Раскрытие механизма хищений, а я уверен, что Горянский его раскрыл, немедленно повлечет ужесточение контроля, ведь так?

– Уже повлекло. Правление решило обязать наших представителей посылать в главную контору отчет ежемесячно и каждый же месяц переводить в Киев большую часть выручки. Кроме этого, до конца этого года мы поменяем всех заведующих филиалов. На всякий случай.

– Вот видите! Теперь игра с ценами стала практически невозможной. Кто-то потерял 300 000 рублей ежегодного дохода. За такое можно и убить!

Веккер сам налил себе из бутылки (официант дернулся было, но миллионщик остановил его жестом) и в два глотка осушил бокал:

– Уж не имеете ли вы в виду Забродского?! Ведь именно Лев Соломонович у нас занимается филиалами!

Кунцевич опять ответил вопросом на вопрос:

– Скажите, о поездке Горянского в Саратов многим было известно?

– Нет, мы старались сохранить эту ревизию в тайне, иначе какой в ней смысл? О вояже Минея Моисеевича знали только члены правления, да и то не все. Мы даже не оформляли ему командировку – деньги на поездку я давал из личных средств.

– Но Забродский знал?

– Конечно, знал!

– Если бы он был тем, кого мы ищем, он немедленно сообщил бы о ревизии Хохлову, и тот успел бы подчистить концы – из Киева до Саратова ехать почти двое суток! А ревизор нагрянул внезапно, без предупреждения.

Веккер облегченно вздохнул:

– Ну слава богу! Мне так теперь неудобно… Я вас попрошу, вы уж Льву Соломоновичу не говорите, что я в нем сомневался…

– Будьте покойны, не скажу.

– Спасибо большое! Но… но если не Забродский, то кто?

– Я не знаю.

Миллионщик задумчиво потер подбородок, а потом чуть не закричал:

– Надобно немедленно арестовать Астанина и все у него выпытать!

– А за что мы его арестуем? Убийца Горянского давно сидит на Шпалерной, и предъявить Павлу Андреевичу нам абсолютно нечего. А человек он, по всей видимости, крепкий, по доброй воле не сознается.

– Но как же нам тогда отыскать вора и организатора убийства? – Алексей Феликсович смотрел на Кунцевича беспомощно, как маленький ребенок.

– А для этого мне понадобится ваша помощь. Нужно, чтобы вы приняли на службу в свою контору одного моего протеже. И устройте мне встречу со Львом Соломоновичем. Только пусть он о ней своему секретарю ничего не говорит!