Ловко и изящно нырнув, Верити опустилась на дно. На капитанском мостике Джим Голдсмит, заметив всплеск, подошел к иллюминатору. Он тихо выругался. Грег, повернувшись в его сторону, посмотрел на часы. Еще целых два часа до окончания утренней вахты. Он спросил старпома:

— Что-нибудь случилось?

— Пассажир в бассейне.

Грег нахмурился.

— Когда приходят на работу спасатели?

— Не раньше чем через час.

— Придется самому пойти и объяснить нарушителю правила пользования бассейном, — вздохнул Грег.

— У капитана столько хлопот на борту, — улыбнулся Джим. Грег, добродушно скривившись, покинул мостик. Наполовину спустившись с трапа, он узнал Верити, и сердце у него радостно екнуло.

Нарочито медленно он подошел к бассейну — скорее всего за ним следили с капитанского мостика. От улыбки, которой она его нежно одарила, у него перехватило дыхание.

— Хэлло, — тихо сказал он, присев на корточки у края бассейна спиной к капитанскому мостику.

— Хэлло, — ответила она. — Вот уж никак не думала, что ты встанешь в такую рань и окажешься здесь, — ласково упрекнула она его.

Грег улыбнулся. Теплая волна любви и нежности затопила его.

— Знаю. Но мой старпом выследил тебя. Правила запрещают плавать в бассейне, если рядом нет спасателя.

— Прости меня. Я как-то об этом не подумала. Тем более, что я… — Ей хотелось сообщить ему, что она сейчас должна быть куда более осмотрительной, так как принимает новое лекарство, но вовремя одумалась. Вместо этого она сказала: — Я ведь не самая знаменитая пловчиха в мире. Просто мне нравится бывать здесь в одиночестве.

Грег протянул руку и помог Верити выбраться из бассейна.

— Вы — законченный романтик, доктор Фокс, кто бы мог подумать?

— Ну вас, капитан Хардинг, никак не назовешь романтиком. — Она, часто моргая ресницами, смотрела улыбаясь на него. Вдруг они оба опомнились — ведь они стоят на виду у всех находящихся на капитанском мостике.

Верити, почувствовав его смущение, потянулась за полотенцем.

— Ну, я пошла. Мне нужно переодеться, — сказал она, надеясь, что в ее голосе он не заметил разочарования. Она любила этого человека и хотела, чтобы весь мир знал об этой любви.

Грег читал в ее душе, как в книге. Плюнув на все любопытные взгляды, он дотронулся до ее плеча, этим жестом желая утешить ее и одновременно умоляя понять его.

Она посмотрела на него, и в ее глазах он увидел такую незащищенность, что ему сразу стало не по себе. Ему захотелось послать к черту работу и все, что мешает их любви.

— Нет, так больше не может продолжаться, — тихо сказал он ей, играя желваками. — Как только придем в Майами, сразу поженимся. Четверть офицеров на борту — женатые люди. Мы живем в девяностые годы, не забывай. — Он усмехнулся, вдруг вспомнив, что думал о женатых капитанах до начала круиза. Какая, однако, самоуверенность! Как, в сущности, мало он знал. Он ласково провел пальцем у нее под подбородком. Верити, кивнув, отвела глаза, чтобы он не заметил муки, которую она испытывала. Она должна была ему все рассказать о своем заболевании еще на Мартинике. Господи, что же теперь делать? Схватив полотенце, она яростно принялась растирать мокрые волосы. Когда она отняла полотенце, его уже рядом не было. Бросив короткий, невидящий взгляд на капитанский мостик и резко повернувшись, она пошла в каюту.

Там, всыпав немного порошка в стакан с водой, она выпила содержимое. Если благодаря этому средству ей удастся восстановить баланс между красными и белыми кровяными тельцами, она сможет вести нормальную жизнь, которую, не задумываясь, всю без остатка посвятит Грегу. У них родятся дети, и на Рождество они будут отмечать свои собственные, семейные праздники. Но если препарат окажется бесполезным… Что ж, тогда Грегу придется только организовать ее похороны. И в комфортабельной каюте самого лучшего в мире теплохода посреди почти что сказочных жарких островов Верити Фокс вдруг задрожала всем телом, словно от холода.

Двумя палубами выше, в одном из самых больших люксов на роскошной кровати лежала Джоселин, задумчиво уставившись в потолок. Она почти не спала в эту ночь. Разве можно заснуть, если ее сын влюбился в Рамону Кинг? Тяжело вздохнув, она повернулась на бок. Нужно что-то предпринять. Но что? Ясно, что никакой силой не заставить Дэмона отказаться от Рамоны. Это она отлично поняла еще вчера. Дэмон восхвалял свою избранницу до небес. Как же этой красотке удалось охмурить Дэмона, человека, который отлично разбирался в людях?

Сможет ли Джоселин одолеть такую женщину, как Рамона? Горестно вздохнув, она отбросила в сторону простыню с одеялом. Налила в ванну-бассейн горячей воды. Не переносит ли она собственные страхи, собственное предательство на ни в чем неповинную девушку? Не поступает ли она несправедливо, перекладывая грехи отца на плечи дочери?

Надев первое попавшееся платье, она вышла из каюты, чтобы позавтракать в ресторане вместе с Дэмоном и его подружкой. Рамона, увидев, что к ним приближается пожилая женщина, почувствовала знакомое нытье под ложечкой. Она не знала почему, но была уверена, что не понравилась его матери.

Рамона, вздохнув, углубилась в меню. Выпив две чашки чая и обменявшись с молодыми людьми ничего не значащими вежливыми фразами, Джоселин, извинившись, вышла из-за стола. Оставшись с Дэмоном наедине, Рамона с несчастным видом разглядывала чашку.

— Да не волнуйся ты из-за моей матери, — мягко сказал Дэмон. В простой рубашке с открытым воротом и в белых узких джинсах он был просто неотразим.

И вот вновь начинается семейная вражда. Любовь против ненависти. Разум против сердца. Когда же все это кончится? — сердито думала она. Если бы только быть во всем уверенной. В вине Дэмона. В своих чувствах к нему. В собственных мотивах, диктующих поведение…

Не замечая ее смятения, он неловко провел ладонью по растрепанным волосам.

— Я привык к ней такой, какая она есть, — вздохнув, сказал он. — Иногда я просто забываю о том, что могут подумать о ней другие.

Рамона обрадовалась, что он сам завел об этом разговор.

— Кажется, я ей не понравилась, — без обиняков бросила она, ожидая, что он громко запротестует, пытаясь ее в этом разуверить. Но он молчал, печально улыбаясь.

— Меня она тоже недолюбливает, — наконец признался он.

— Что ты несешь! — возмутилась Рамона, шокированная его откровенностью.

— Неужели ты этим на самом деле потрясена? — ровным тоном спросил он. — Видишь ли, моя мать и я… — Он вдруг замолчал, отрывисто вздохнув. — Трудно это тебе объяснить. Но лиха беда начало. — Когда столики в ресторане постепенно опустели, он рассказал ей о своем детстве, о том, каким одиноким он тогда чувствовал себя. — Она, казалось, только все удалялась и удалялась от меня, — закончил он свой невеселый рассказ. В его голосе чувствовалась грусть, но не жалость к самому себе.