— Пустое, деточка! — не растерялась бывшая домоправительница, а отныне — личная дуэнья Эренифации Пайн. — Склероз! Я их, оказывается, в фартук положила.

С этими словами она достала из объёмного кармана окуляры и потрясла ими, как боевым знаменем, как добытой в бою реликвией. И, тряхнув ещё раз кудельками, торжественно выплыла из комнаты.

Рени

— Скажи, что мне это послышалось. Скажи, что это неправда. Нет, кошмарный сон. Я сплю, и ничего на самом деле не случилось. Папа работает в университете, Герда печёт на кухне пирожки, а я вижу дурацкие сны.

Я первая пересекла черту.

— Сядь, Рени, — последовал молниеносный приказ в ответ на мои жалкие истерические причитания. Сил спорить я не нашла и рухнула на ни в чём неповинный стул, не заботясь о его почтенном возрасте. Будь он менее стойким, вряд ли бы выдержал подобное покушение на свою целостность. Ножки подозрительно скрипнули, но сейчас, разверзнись подо мною бездна, я бы не обратила внимания. — Нам надо поговорить.

О чём говорить, когда в одночасье рухнул мир? Чёрное отчаяние затопило меня с головой. За что мне всё это?

— Посмотри на меня, Рени, — снова этот настойчивый голос прорывается сквозь непрекращающийся гул в голове.

Мистер Гесс щёлкнул пальцами перед моим носом. Я моргнула. Посмотрела затравленно, как зверушка, загнанная в клетку.

— Ну же, девочка, приди в себя!

Ну почему, почему у него вечно недовольный голос? Что я ему плохого сделала?

Он вздохнул, поднял меня на ноги, встряхнул, как пыльный плащ, а затем прижал к груди. Я всхлипнула.

— Знаю: тебе сейчас тяжело. Но если ты расклеишься в самом начале, когда мы ещё ни шагу не сделали, у нас ничего не получится.

Вот, может же, когда захочет. Спокойный тон, терпеливый, доброжелательный. Одно плохо: мы переступили черту, и сейчас он говорит как старый друг. Как Эдди. Никакой дистанции, ни малейшего барьера не осталось. Но, может быть, это и к лучшему.

Я вздохнула и отстранилась.

— Я прошу прощения за недостойное поведение, мистер Гесс.

Он поморщился, словно лимон сжевал, затем мрачно улыбнулся.

— Может, отложим церемонии на потом? Сейчас не до вежливых реверансов, Рени.

Я кивнула. Вот что, спрашивается, я наделала? Только что добровольно вручила ему ключ для нарушения простых правил вежливо-отстранённых отношений. Репутация моя безнадёжно погублена, и я продолжаю катиться в глубочайшую пропасть, сокращающую расстояние между холодной ясностью и откровенным панибратством.

— Что вы предлагаете? — постаралась я удержаться на краю.

— Кажется, мы только что перешли на «ты», — не дал мне шанса выкрутиться этот изверг и мягко подтолкнул в спину мои принципы, заставив безвозвратно потерять остатки достоинства.

— Как скажете, мистер Гесс, — не стала спорить я.

— Гесс, Рени. Просто Гесс. Иначе не сдвинемся с мёртвой точки.

— Хорошо, Гесс, — начала закипать я, чувствуя бесконечное раздражение и нарастающее желание сделать что-нибудь совершенно безумное. Расколотить напольную вазу. Желательно об эту твердокаменную башку. Плеснуть водой из стакана прямо в это сурово-красивое лицо. Двинуть допотопным ридикюлем миссис Фредкин под колени и свалить с ног.

— Не фантазируй, — опасно сверкнул глазами Гесс, — Я тебе не Орландо.

Он что, мысли читать умеет?!

— У тебя всё на лице написано, — ответило на мой немой вопрос это чудовище в образе мужчины. — Сейчас нужно о другом думать, а не о том, как ударить побольнее или сделать очередную глупость.

Тонкая струна в моей голове лопнула. Центр, отвечающий за терпение, отказал, как тормоза на скользкой дороге.

— Ненавижу. Ненавижу всех, кто бесконечное число раз указывает на пресловутую глупость. Всю жизнь приходится бороться и доказывать и в конце концов оставаться глупой безмозглой пустышкой, — я начала говорить холодно и всё равно вспыхнула, выпаливала слова горячечно, выплёскивая на мужчину давно накипевшее.

Он схватил меня за руки и усадил на стул. Я не пыталась вырываться, но и покорно обмякать не собиралась. Вздёрнула повыше подбородок, сдула прядь с глаз. Гесс замер. Взгляд его остановился на моих губах. Только не это, пожалуйста! Я почувствовала, как вспыхиваю совершенно по-другому. Горячая волна прокатилась по телу, и благодаря лишь усилию воли я не дрогнула.

Мужчина нехотя отпустил мои ладони. Его пальцы скользнули по чувствительным запястьям, прошлись по всей длине, обласкали нежную кожу, мазнули по суставам и ногтям. Я смотрела на это действо, как заворожённая, не могла заставить себя сконцентрироваться на чём-то другом.

Он сел рядом. Я молчала. Не могла поднять взгляд, испытывая бурю, что безмолвно клокотала в груди. И это были совсем не раздражение и не злость.

— Я никогда не считал тебя глупой, Рени, — голос прозвучал тихо, но отчётливо. — Но девушкам свойственно действовать не разумом, а чувствами, и это часто играет не очень хорошую роль. Спонтанные поступки приводят к непредсказуемым последствиям.

Зануда. Хмырь. Чёрствый прагматик. Но какими бы словами я ни обзывала его про себя, делала это вяло и без огонька, пытаясь перебить те самые ненужные эмоции, что он невольно пробудил во мне.

— Тебе ничего не показалось странным в этой истории? — донесся, словно издалека, ровный голос. Низкие неприличные обертоны с плавающим басовитым рычанием. Может, его и не было, но я слышала вибрацию, чувствовала всей кожей. Я встрепенулась.

— В каком смысле — странным? — попыталась стряхнуть с себя оцепенение и ненужные ощущения.

— Логичнее было бы не батюшку выкрасть, а тебя. Действенный рычаг давления. Каким бы гениальным ни было изобретение профессора Пайна, оно не стоит жизни родной дочери.

Я рассмеялась. Может, немного горько.

— Вы плохо знаете моего отца, мистер Гесс. Он… временами как ребёнок. Забывает поесть. Может не спать сутками, если увлечён. Не меняет одежду, если за ним не следить. Для него наука — всё. А те, кто рядом с ним, — всего лишь фон. Мы похожи на инструменты в его лаборатории. Вспоминает, когда ему что-то нужно, и так же легко забывает, увлечённый своими идеями. Думаю, тот, кто его похитил, хорошо знал особенности профессора Пайна.

— Думаю, ты заблуждаешься, Рени. И мы договорились говорить друг другу «ты», — о, да. С его губ «ты» слетало легко, как дыхание. Мне же было намного сложнее перестроиться. — И эта странность меня настораживает.

— Мне вообще сейчас кажется, что я шагнула в хорошо подготовленную ловушку дона Педро, — вздохнула я, озвучивая тайные мысли. — Вначале меня напугали до полусмерти, а потом подтолкнули в щедрые объятия дона, которому почему-то нужно, чтобы я добыла для него пыльные раритеты из старого родового замка. Какой-то абсурд. Тонко просчитанный до каждого шага.