— А еще можно отпустить Наташу, и я сама приготовлю праздничный ужин. Утку, салаты или что-то другое. Что ты любишь? — продолжает тараторить девочка.

И если сегодня я немного сдвинул границы, подпуская ее ближе, то она сейчас стирает их к чертовой матери. Внутри все выворачивает и ноет, старые загнившие раны вскрываются, и я почти загибаюсь от боли.

Ну что ты со мной творишь, малышка?! Зачем?!

Мне же нельзя никого так близко подпускать. Я не хочу больше терять. Я не хочу больше быть палачом. Я давно мертв, не нужно воскрешать труп. Это чревато последствиями.

— Нет! — стараюсь говорить мягче, но выходит грубо, голос покрывается льдом. — Это все не нужно! Хочешь праздник, опускаю тебя отпраздновать его с друзьями или куплю билет к матери! — хватаю ее запястья и скидываю со своей груди. А сам челюсть сжимаю, чтобы не закричать.

— Хорошо… Я поняла… Извини, — ее голос срывается, я не смотрю Софии в глаза, но готов поспорить, там вот-вот хлынут слезы. Горько, обидно, может, даже больно. Но лучше сразу указать ей ее место, иначе позже загибаться будем вместе.

София встает с кровати, быстро натягивает на себя трусики, маечку, штанишки, подхватывает кофточку и уходит.

— Спокойной ночи, — кидает она мне, прежде чем закрыть дверь. И я начинаю истерично смеяться, запрокидывая голову.

Это какая-то агония, хочется биться головой об стену. Куда-то мы не туда идем с тобой, зайка. Не получается строго по договору. А нам очень надо держать дистанцию. Ради тебя же самой.

София

Обычно каждый день, в одно и то же время я спускаюсь к завтраку. А сегодня не хочу. Я валяюсь в кровати и смотрю в окно на красиво оседающий на землю пушистый снег, Не хочу видеть Константина сегодня и завтра тоже! Что он там обещал7 Билет к маме? Вот к мамочке я очень хочу. Глупо это все, учитывая, что мои желания никому не нужны. Тысячный раз напоминаю себе, что я не имею права на эмоции, и Адамади ничем мне не обязан. Все так, все правильно, каждый выполняет свои обязанности, но меня все равно кроет обидой. Так не должно быть, так неправильно, я должна держать дистанцию, но сегодня со мной что-то не так. Во мне проснулась упрямая и обиженная девочка, а ей все равно на договоры и границы.

Поднимаюсь с кровати, долго принимаю душ, наношу на тело молочко, дневной крем на лицо, шлифую ногти — все что угодно, чтобы протянуть время. Одеваюсь, заплетаю волосы и назло Константину крашу ресницы и губы. Долго смотрю на себя в зеркало и понимаю, что это глупо и по- детски. Иду в ванную и смываю с себя косметику.

На часах полдень, время завтрака давно прошло, и я решаюсь спуститься вниз. Тишина, в доме никого нет, даже Наташи. Константина тоже нет. И мне становится стыдно, что я не спустилась к завтраку. Он ранен и уже покинул дом, несмотря на запрет доктора. А потом моя внутренняя вредная девочка шепчет, что мне должно быть все равно, как и ему на меня.

Делаю себе на кухне чай, беру творожное печенье и иду в гостиную. Сажусь в кресло у окна, устраиваюсь удобнее, открываю в телефоне конспект и пытаюсь вникнуть в графики. Мама всегда говорит: если нечего делать лучше потратить это время на саморазвитие.

Где-то через час меня отвлекает шум на входе в дом. Дверь в гостиную распахивается, первым входит Артем, за ним двое мужчины из охраны, которые заносят настоящую огромную пушистую ёлку. Я лишаюсь дара речи, хлопаю глазами и наблюдаю, как мужчины отставляют ель возле камина и уходят.

— Сейчас принесут коробки с игрушками и украшениями, — сообщает Артем. — Там на кухню привезли продукты к новогоднему столу. Константин Александрович сказал, что отпустил Наташу до третьего января, и всем распоряжаешься ты.

Открываю рот и тут же закрываю, потому что слов нет. Наблюдаю, как мужчины заносят несколько коробок и оставляют их возле ёлки.

— Константин Александрович просил помочь тебе установить ёлку, — говорит Артем, снимает пиджак и закатывает рукава водолазки. — А ты иди пока, разбери продукты, там есть скоропортящиеся.

Киваю как дура и убегаю на кухню. Атам меня ждут бумажные пакеты с обилием продуктов, фруктов и сладостей. На автомате разбираю пакеты и начинаю улыбаться, словно умалишенная.

— И что же вас заставило передумать, Константин Александрович?

Я дура, но это безумно приятно. Он поступился принципами и сделал это для меня. А это значит — мы будем отмечать этот праздник вместе. Пару месяцев назад когда меня пугал даже его взгляд, я не могла представить, что буду рада провести с Константином праздники.

Когда возвращаюсь в гостиную, елку уже установили. Никогда не видела такой красивой пушистой живой ели дома. Я, как маленькая девочка, обхожу ее со всех сторон, вдыхаю еловый запах и восхищаюсь. На Новый год все мы немного дети, ждем чуда и перемен к лучшему. И мое чудо состоялось.

— А… — подбираю слова. — Как так вышло, что это все здесь? У Адамади прием в честь праздника? — спрашиваю Артема.

— Насколько я знаю, нет. Он заказал это все, а мы забрали,

— Ясно, — улыбаюсь я и сажусь на ковер, начиная распаковывать коробки.

— Помочь с гирляндой? — спрашивает Артем, указывая на коробку с огоньками. Понимаю, что одна не справлюсь, и киваю, продолжая распаковывать коробки. Настоящие стеклянные шарики. Очень красивые, словно вручную расписаны серебряными и золотыми красками. Тут и бусы, и бантики с шишками, и еще много всего.

Я настолько увлекаюсь украшением елки, что не замечаю, как проходит время и то, как Артем помогает мне уже с шариками и мишурой. Прихожу в себя и осознаю, что происходит, только когда пошатываюсь на стуле и почти падаю, а Артем ловит меня за талию, прижимая к себе. Мы замираем. Я уже стою на ногах, но Артем не отпускает, наклоняется и глубоко вдыхает запах моих волос, я даже ощущаю, как сильно барабанит его сердце. Дергаюсь, но он сильнее,

— Артем, отпусти меня, — пищу я, кусая губы. И если раньше мне только казалось, что он что-то испытывает ко мне, то теперь я в этом убеждена.

— Еще минуту, пожалуйста, — тихо шепчет он и прижимает сильнее. А у меня в голове набатом звенят тревожные колокола. Так нельзя! Я не хочу! Ни минуты, ни секунды!

— Артем! — повышаю голос, пытаясь его оттолкнуть, и он, наконец, отпускает. Отхожу от мужчины подальше и отворачиваюсь к окну. Я просто хочу, чтобы он ушел.

— Соня… — сглатывает он. — Сонечка, — называет так ласково, как мама, и идет ко мне.

— Не подходи! — оборачиваюсь, обнимая себя руками, пытаясь отгородиться.

— Прости, — останавливается он. — Это сильнее…

— Не надо! — прерываю его. Я не хочу слышать его оправданий. Кажется, что если выслушаю, то дам надежду. — Ничего не говори. Этого не было. Спасибо за помощь.

Артем не уходит, стоит и сжимает кулаки, смотрит на меня, словно не слышит.