— Конечно, — произнес Моро добродушно. И видя, что я не поверила, участливо добавил: — Что твой писатель может сделать? Кто ему поверит, если он пойдет в полицию и расскажет об ожившем полотне? Запрут в сумасшедшем доме? Если он не дурак, то будет молчать. А я не убиваю бессмысленно, только за дело.

Я обреченно кивнула. Выхода нет.

— Тогда завтра съезжу в банк и отдам холст. Он лежит в ячейке отделения номер пять национального банка на улице Мазарен.

— Умно, — произнес насмешливо хозяин, — ты не только хитрая, изворотливая и смелая, а еще и умная. Мне нравится твой характер. Не гнушаешься воровством для достижения цели. Это по мне. За пятьсот лет жизни еще и не такого придумаешь, да, Лаура?

Я позволила себе пропустить его слова мимо ушей. Может быть, я и не образец добродетели, но по крайней мере не убийца. Моро встал с кресла и разлил остатки коньяка по бокалам. Я не стала возмущаться, послушно взяла бокал и пригубила. Может, станет легче?

— За сделку! — Моро легонько дотронулся своим стаканом до моего. В тишине кабинета раздался красивый тоненький звон. Старикан опять уселся в кресло и уставился мне в лицо. Я беспокойно заерзала. Что он опять придумал? — Ты будешь жить со мной. Здесь. В особняке.

Мои глаза округлились. Я поперхнулась коньяком и судорожно закашлялась.

— Разве Вы меня не убьете? — прохрипела сдавленно.

— Зачем? — его удивление было абсолютно безыскусным. — В мире не так много чудес, чтобы уничтожать их. Ты настоящее живое чудо. Сравни превращению воды в вино или воскрешению мертвых. Я, конечно, мерзавец, но не настолько, чтобы убивать единственное волшебство в нашем мире.

Я задумалась, уставившись в тлеющий камин. Что мне оставалось делать? Врать я не умела. Как и увиливать, торговаться, спорить. Плакать, умолять? Смысла не было. Да и не думала, что как-то смогу повлиять на этого человека. Я в безвыходном положении. Мне оставалось только довериться сумасшедшему старику. И верить в то, что он не соврал. Если холст будет у него, я не смогу никуда деться — ни уехать, ни сбежать. Я привязана к нему и в полной его власти.

А еще… Он так восхищенно на меня посмотрел. Надеюсь, не навредит.

— Вы хотите, чтобы я спала с вами? — фраза вылетела быстрее, чем я успела сообразить и затолкать ее обратно.

Моро изогнул правую бровь, а я прикусила губу. Мартин часто корила меня, за необдуманные слова. За то, что язык спешит вперед мыслей. Искусство хитрить и увиливать я еще не освоила. И вряд ли освою. Поэтому лучше было бы смолчать.

— Увы, дорогуша, я бы с огромной радостью, — гнусаво растягивая слова, ответил Рок. — Но меня давно уже не интересуют женщины. В прошлом году мне стукнуло восемьдесят. Но спасибо, за комплимент.

Я незаметно выдохнула. Не рассердился. Теоретически я знала, что происходит между мужчиной и женщиной в кровати. Иногда пары это делали с удовольствием, иногда удовольствие получал лишь мужчина. Иногда в спальне было двое мужчин, иногда две женщины. Каждый раз, со стороны наблюдая за процессом, я испытывала то интерес, то отвращение. Ожив и получив доступ к знаниям, я разобралась что к чему. Впоследствии этих действий получаются дети. И то не всегда.

— Не переживай, — усмехнулся Моро, — я не собираюсь уничтожать полотно, ни сжигать, ни резать на части.

Я и не думала, что он его уничтожит. Наоборот — будет использовать в своих грязных бандитских целях. Правда, не понимала, в каких. Пока я раздумывала, рассказать Моро об особенностях картины и невозможности удалиться от нее или нет, старик продолжал говорить. — Мне нужен холст совершенно для другого.

— Для чего?

Моро по-стариковски пожевал губами. Я обреченно бросила взгляд на часы. Половина третьего. Сегодня поспать не удастся. Мартин, наверное, вся извелась, ожидая моего звонка.

— Я хочу оживить брата, — наконец произнес он. Я потрясенно выдохнула. Вот оно что! — У меня есть фотография маленького Жоржа. Мать сфотографировала нас в день, когда Германия объявила капитуляцию. Это была первая и последняя наша фотография, я сохранил ее. Всю жизнь чувствовал вину перед братом, за то, что предал, бросив голодать в подвале.

А он не совсем безнадежен.

— Это не ваша вина, — тихонько сказала я.

Моро беззлобно отмахнулся.

— Моя. Если бы я не пожадничал. Взял немного и убежал, я бы не попался в лапы барона и не просидел неделю в подвале. Жорж был бы жив.

— Мне для оживления понадобилось почти пятьсот лет, — осторожно произнесла я, стараясь не обидеть старика.

— У меня нет пятисот лет, — ответил Рок угрюмо. — У меня нет даже десяти. Я много экспериментировал. Мой художник рисовал Жоржа и так, и этак. Я убивал перед картиной, пытал предателей, казнил доносчиков. Я часами простаивал перед полотном, умоляя Жоржа ожить. Но все напрасно. Когда мои опыты провалились, я предположил, что нужна картина больше размерами. Возможно, моя слишком мала и не может накапливать достаточно энергии для оживления человека. Я принялся искать. К тому времени, у меня было богатство, власть, связи. Я возглавлял одну из самых крупных банд Парижа. И со временем стал королем преступного мира. Ко мне стекались все события так или иначе связанные с пропавшими изображениями на картинах. Долгие годы ничего не происходило и, наконец, месяц назад, мне улыбнулась удача. Частный детектив в Барселоне, нанятый неким Джорджем Олдриджем, за бокалом виски рассказал своему другу инспектору полиции о необычайном случае, который ему пришлось расследовать.

Вот оно что! Джордж нанял детектива! Бедный Джордж. Пострадал ни за что. Я украла картину, а его избили и заперли в подвале, выпытывая то, чего он не знал.

— Слух дошел до меня. Дальше ты знаешь, — закончил повествование Моро.

— И у вас есть план? Вы знаете формулу воскрешения? — я подалась вперед, стараясь не пропустить ни единого слова.

Усталость, сон, страх были забыты. Я задрожала от возбуждения. Отбросив прочь дурные тягостные мысли о моем незавидном положении, я загорелась азартом. Этот жуткий старикан, который говорит об убийствах, как о погоде тем не менее является источником ценнейшей информации, которую я, увы, никогда бы сама не смогла узнать. А он потратил всю жизнь на ее добычу. И пусть он бандит и убийца, я чувствовала странное единение с ним.

— Во-первых, дело в холсте, — усмехнулся Моро снисходительно. — Несколько лет назад я отправил нитки на спектральный анализ. Оказалось, что ткани около двух тысяч лет, то есть, она была соткана еще во время Иисуса Христа.

— Да, — мой голос внезапно охрип, — я помню, что кусок полотна, который отдали Создателю, привезли с первого крестового похода предки дона Монтиньонес.

— Вот-вот, — поддакнул Рок и сразу же продолжил, — во-вторых, чтобы оживить что-нибудь на картине, нужно безумно желать того, что нарисовано.

«Значит ли это, что Джордж желал меня? — подумала я со страхом и надеждой. — Он меня оживил или я сама вышла? Мне всегда казалось, что мой гнев и боль сыграли главную роль в воскрешении. Или все вместе?»