века. Однако в них основное внимание в качестве потенциальных жертв дьявольского обольщения уделялось вдовам и молодым женщинам, чьи мужья-отходники подолгу отсутствовали. Соблазненные демонами, приходящими в виде умерших или отсутствующих мужей, эти женщины иногда беременели. Подчеркивая роль демонических чар, такие истории дают приемлемое объяснение беременности у женщин, живущих без мужей, а также происхождения урожденных колдунов и ведьм[328].

Популярные среди русских крестьян сказки отразили также неоднозначную реакцию крестьян на рост несельскохозяйственного труда среди взрослых мужчин. К 1890‐м годам почти в каждом доме в Центральной России был член семьи, работающий за пределами деревни, обычно в Санкт-Петербурге и Москве. Отходники, чьи городские привычки и доступ к материальным благам делали их желанными женихами для сельских девушек, могли вызывать и определенные подозрения: они отказывались от тяжелого сельскохозяйственного труда ради якобы разнузданного образа жизни в испорченном городе. Оставляя своих жен и родителей заботиться о земле, налогах и общественных обязательствах, отходники представлялись завистливым соседям уклоняющимися от своих обязанностей, особенно если они не присылали деньги своим семьям. Когда рабочие возвращались в деревню в перерывы между работой или уходили на покой, оставшиеся в деревне крестьяне критиковали чуждые им непатриархальные привычки, перенятые их бывшими соседями в городе. Иногда доходило до того, что властям поступали жалобы на «пагубное влияние» и религиозное инакомыслие. Веками обвиняя женщин в возможных сексуальных отношениях с дьяволом, теперь крестьяне сосредоточили внимание на женах отходников, которых зачастую подозревали в колдовстве. Нападать на этих женщин, уязвимых без защиты супругов, было относительно легко. На самих мужчин-отходников крестьяне предпочитали нападать при помощи доносов через официальные каналы[329]. Внутренние крестьянские институции просто не были приспособлены для выслеживания отходников вдали от деревни.

Готовность русских крестьян верить в сексуальное влечение мужчин-демонов к женщинам также привела к феминизации жертв колдовства, что соответствовало более частому опознанию женщин как ведьм среди украинских крестьян. Если в русской деревне XVII века среди обвиняемых в колдовстве мужчин было значительно больше, чем женщин, то к XIX веку это соотношение изменилось в сторону женщин (в соотношении более 2:1). Среди украинских крестьян в пореформенный период женщины-ведьмы преобладали над мужчинами-колдунами в соотношении 5:1, что согласуется с цифрами, характерными для Европы более ранних периодов: в большинстве стран Западной Европы и в Польше XVI–XVIII веков примерно 80% так называемых ведьм были женщинами[330].

Русские и украинские крестьяне не только приписывали женщинам-ведьмам плотские отношения с дьяволом, но и определяли урожденных («природных») ведьм как «выродков», либо же иногда как результат девиантного сексуального поведения[331]. Например, русские крестьяне из села Барятинское Мещовского уезда Калужской губернии верили, что урожденные колдуны и ведьмы или родились от ведьмы или колдуна, или «незаконнорожденные от третьего поколения незаконнорожденных»[332]. Полагая десятую дочь или тринадцатого ребенка (любого пола) женщины, которая раньше рожала только девочек, ведьмой или колдуном, русские крестьяне Тульской губернии таким образом интерпретировали неестественное количество беременностей, в результате которых рождались девочки, как свидетельство сверхъестественного вмешательства и сексуальных отклонений[333]. Слишком много дочерей, по мнению русских крестьян, было большой финансовой нагрузкой для семей, потому что родители должны были обеспечить их приданым и не могли рассчитывать на то, что те будут заботиться о них в старости (это обязательство выпадало на долю их старшего или младшего сына). Украинцы считали рождение в семье рождение семи детей одного пола ненормальным и считали, что седьмая дочь обязательно должна быть ведьмой, а седьмой сын – вампиром[334].

Русские и украинские крестьяне не только считали урожденных ведьм плодом необычных сексуальных практик, обстоятельств или беременностей, но и самих ведьм подозревали в сексуальных извращениях. Такие представления не были уникально восточнославянскими. Западноевропейские суды в период Средневековья и раннего Нового времени были склонны обвинять ведьм и еретиков в сексуальных девиациях, включая гомосексуальные связи[335]. Согласно украинским и российским народным преданиям, урожденные ведьмы, такие как сказочная ведьма Баба Яга, обладали и физическими отклонениями – у них был хвост. В отличие от ведьминского соска или дьявольского знака, служивших, по мнению западноевропейских авторов раннего Нового времени, для удовлетворения аппетита дьявола, хвост обозначал животную природу ведьмы и ассоциировался с мужским пенисом. Фактически ведьма была персонификацией демона. Ведьму могли обвинить в содомии и зоофилии. Связь между хвостом и мужским сексуальным желанием прослеживается в вере украинских крестьян XIX века в то, что хвост ведьмы появлялся ночью, но исчезал днем. Лысый хвост урожденной ведьмы при рождении был совсем лишен волос, как и мужские гениталии, но с возрастом постепенно покрывался волосами. О сверхъестественном сексуальном аппетите ведьмы свидетельствовала длина ее хвоста-пениса. Русские крестьяне Чернского уезда Тульской губернии утверждали, что к тому времени, когда ведьма достигала 40–50 лет, ее хвост вырастал до 5 вершков (около 22 сантиметров)[336]. Другими словами, женщина-ведьма представляла наибольшую сексуальную опасность для патриархального порядка, когда приближалась к концу детородного возраста или достигла его. Подозреваемых в ведьмовстве необходимо было вывести на чистую воду, даже если это подразумевало унизительные поиски хвоста.

На рубеже XIX–XX веков русские и украинские крестьяне все еще искали хвосты у предполагаемых ведьм. Подозревая женщину в том, что она ведьма, потому что в запале ссоры пригрозила проклясть соседку, жители села Болховского уезда Орловской губернии в 1899 году напали на нее, собираясь оторвать ей хвост. Не найдя искомого придатка, они продолжили избивать несчастную. Очевидно, они предполагали, что она могла заставить опасный орган исчезнуть или, по крайней мере, отвести им глаза, поскольку ведьмы, как и демоны, считались способными к перевоплощениям. В худшем случае она просто была не урожденной, а наученной ведьмой[337]. Крестьянам явно не требовалось доказательств высокой степени достоверности для того, что они уже считали правдой[338]. Другой случай попытки найти хвост у женщины зафиксирован в конце XIX века в Брацлавском уезде Подольской губернии, когда в одном украинском хозяйстве перестали доиться коровы. Селяне обратились к зашедшему к ним в гости знахарю Киприану Пукасу, который сообщил им, что животных околдовала ведьма. Желая подтвердить свою репутацию и обнаружить виновного, гость задал хозяевам ряд наводящих вопросов, в результате чего подозрение пало на зашедшую в гости соседку. Знахарь велел обеспокоенным крестьянкам поискать у женщины хвост. Жертва сопротивлялась, так что осмотреть ее не удалось, тогда Пукас велел дать ему свечу из киота, отметив, что если «прожечь» ведьме свечой глаза, то сила ее покинет. Несчастная так отчаянно закричала, что на помощь прибежали проходящие мимо фабричные рабочие[339]. Еще один случай рубежа XIX–XX веков: русская крестьянка, чтобы защитить себя