Я уверена, что отца это расстроит… Мама, наверное, устроит истерику, а сестра просто рассердится на меня за то, что я ворошу прошлое. Она отказывается даже говорить на эту тему!

Молчание Софии служило клеем, который скреплял всю семью.

Если она нарушит его, семья распадется:

Гнев кипит во мне. Каждый раз, когда мы собираемся все вместе… ничего не изменилось. Отец продолжает третировать меня. Я чувствую, что как-нибудь не выдержу и выскажу ему все, но обычно я сижу молча и кусаю губы. Сейчас, когда отец начинает вымещать на мне злобу, мать делает вид, что ничего не слышит. Пару лет назад на собрании выпускников колледжа я чувствовала себя лицемеркой. Все считали, что у меня прекрасные родители, а я думала: «Если бы они знали!» Если бы я могла сказать родителям, что они превратили мои школьные годы в ад. Я хочу прокричать им, что они принесли мне столько горя, что я не в состоянии научиться любить. У меня не складываются отношения с мужчинами, потому что они эмоционально парализовали меня. И продолжают делать это до сих пор. Но я слишком боюсь разговаривать с ними.

Взрослая София хотела вступить в бой с родителями, поговорить откровенно, но забитая и напуганная девочка внутри нее приходила в ужас, представляя возможные последствия. Она верила, что если правда откроется, все возненавидят ее за то, что она открыла ящик Пандоры. И те нити, которые связывают семью, расплетутся… В результате ее отношения с родителями были бутафорскими. Все притворялись, что ничего плохого никогда не было.

Миф нужно сохранять

Меня не удивило, что бывшие одноклассники Софии думали, что у нее отличная семья. Многим подобным семьям удается сохранять безупречный фасад. Но реальность не соответствует видимой респектабельности. Так формируется основа для «семейного мифа». Миф Артура был стандартным:

Когда я встречаюсь с родителями, фарс продолжается. Ничего не изменилось. Отец продолжает пить, и я уверен – все так же бьет мать. Но по тому, как мы себя ведем и как разговариваем, можно подумать, что мы – идеальная семья. Может, я один помню, как все было, я один знаю правду? На самом деле не важно, потому что я все равно никогда ничего не говорю. Я такой же лжец, как и они, возможно, мне пора отказаться от мысли, что однажды все изменится. Может быть, если мы будем очень хорошо притворяться, то действительно превратимся в нормальную семью.

Артур попал в ту же ловушку, что и София, – он разрывался между желанием противостоять родителями и страхом разрушить семью. Будучи школьником, мальчик писал письма, в которых рассказывал о своих чувствах:

Я изливал душу в этих письмах, говорил о побоях, о том, что никому не нужен. Потом оставлял их на столе в надежде, что родители увидят их и прочитают, но я так никогда и не узнал, читал ли кто-нибудь мои письма. Никто не говорил со мной об этом… Подростком я довольно долгое время вел дневник и тоже специально оставлял его на видном месте, но и тут я не знаю, читали они что-нибудь или нет. Если честно, я боюсь спрашивать.

Артур боялся спросить о письмах и дневнике не из-за угрозы побоев. В колледже он был уже подростком, слишком большим, чтобы его можно было избивать. Но если бы оказалось, что родители все прочли, но при этом никак не отреагировали, Артуру пришлось бы отказаться от фантазий, что однажды он каким-то чудом завоюет их любовь. Даже столько лет спустя он боялся осознать, что его родители в очередной раз пренебрегли им.

НА ЭМОЦИОНАЛЬНОМ ПЕРЕКРЕСТКЕ

В душе детей, которые подвергаются физическому насилию, бурлит котел гнева. Невозможно кого-то избивать, унижать, запугивать, оскорблять и обвинять в том, что он страдает от всего этого по собственной вине, а потом ожидать, что этот человек не разозлится. У ребенка нет возможности выпустить пар. У взрослого человека он сам находит дорогу и вырывается наружу.

Агата, невысокая коренастая домохозяйка, 41 год, с твердым выражением лица и преждевременной сединой в волосах, пришла ко мне на прием по направлению суда. Ее десятилетний сын по распоряжению школьного совета социальной службы временно жил с родителями мужа, так как на Агату поступила жалоба: она била мальчика. Хотя Агату направили на терапию решением суда, она оказалась мотивированной клиенткой:

Мне так стыдно! Я раньше иногда давала ему пощечину, но в этот раз сорвалась по-настоящему. Этот ребенок иногда выводит меня из себя… Когда-то давно я дала себе слово, что если у меня будут дети, я никогда не подниму на них руку. Бог мой, я-то знаю, что это такое! Это же ужасно. Но незаметно для себя я становлюсь такой же ненормальной, как моя мать. Я хочу сказать, что мои старики били меня, но она – чаще всего. Я помню, как однажды она гонялась за мной по кухне с ножом для разделки мяса!

Агата имела склонность выражать сильные эмоции через агрессивные действия. В школе у нее были постоянные проблемы из-за этого, ее несколько раз хотели исключить из колледжа. Она описывала себя как ходячую пороховую бочку:

Иногда я ухожу из дома, потому что мне страшно от того, что я могу сделать с собственным ребенком. Периодически я чувствую, что полностью теряю контроль над собой.

Агата гневалась на своего юного сына. В других случаях подавленный гнев приводит к разным преступлениям – от бытовых семейных разборок до изнасилования и убийства. Наши тюрьмы переполнены взрослыми, которых избивали в детстве и которые так и не научились адекватно справляться с гневом.

София, с другой стороны, накапливала гнев внутри себя, и он нашел иной выход и проявлялся через различные заболевания:

Не важно, что мне сказали или как со мной поступили, я не могу постоять за себя. Я никогда не чувствую себя способной к защите. У меня из-за этого мигрени, я все время болею. Все вытирают об меня ноги, а я не знаю, как противостоять этому. В прошлом году я была уверена, что у меня язва – такие были сильные боли в желудке.

София с детства привыкла быть жертвой и оставалась ею, став взрослой. Она не знала, как сделать так, чтобы люди перестали использовать ее. Так сценарий детства стал повторяться и во взрослой жизни. Нет ничего удивительного в том, что накопленный гнев должен найти выход, но