– Посмотрим, сможешь ли ты заставить меня сказать «Не останавливайся».

Редондо-Бич, штат Калифорния

5 декабря 1980 года

Не понадобись ей марки, она бы и не зашла на почту. Забросила бы стопку писем в свой ящик, откуда их забирает почтальон, или в другой, что на углу, когда пошла бы с детьми на пляж смотреть пеликанов.

Но марок не было, а помимо них накопилось еще много других мелких дел: заверить кое-что у нотариуса, сделать фотокопии, разобраться с налоговыми декларациями…

– Твою же эм! – пробормотала она, вылезая из машины, хотя справиться с беспокойством и подавленностью это не помогло. – Твою же чертову эм! – Вот несправедливость. Кому, как не матери маленьких детей, иногда нужно выругаться?

Может, вместо этого говорить «Святой Рузвельт!», как делает ее собственная мама? Это выражение попало в лексикон Джема, когда ему и четырех не было, а тот, в свою очередь, рассказал о нем Мэнди, так что малышей оно не покоробит.

В последний раз было легче. Ладно, не совсем. Что касается самого важного, было куда тяжелее. Просто эти… эти… эти банковские счета, договоры, аренды, недвижимость, письменные уведомления… они засасывают в трясину. Брианна раздраженно шлепнула себя по ноге пачкой запечатанных конвертов. Иногда ей хотелось бросить все это к чертям и, взяв Джема и Мэнди за руки, даже не пройти, а пробежать сквозь камни.

Всего этого имелось не очень много – поначалу. Да и было с кем оставить, конечно же. Сердце сжалось при мысли о том дне, когда Брианна забила крышку на деревянном ящике, хранившем скромную историю ее семьи: отцовское серебро, передаваемое из поколения в поколение, фотопортреты родителей мамы, папина коллекция первых изданий книг, медсестринский колпак времен Второй мировой войны от маминой формы из госпиталя имени королевы Александры – с едва уловимым запахом йода. Слова из записки Роджеру, которую она приложила к этому ящику, отдавались невероятной болью: «Однажды ты мне сказал… что каждому нужна история. Вот моя…»

В тот момент она была уверена, что больше никогда не увидит ни Роджера, ни тем более свое серебро.

Брианна толкнула дверь почтового отделения с такой силой, что та ударилась о стену, и все обернулись. Покраснев, она прикрыла дверь с преувеличенной осторожностью и едва слышно прошла через весь зал к ящику, стараясь не смотреть людям в глаза.

Она по одному просунула конверты в ящик, с мрачным удовлетворением избавляясь от утомительного груза. Готовиться к возвращению в прошлое, оставив все здесь – это одно, но если знаешь, что однажды, лет двадцать спустя, ты снова вернешься сюда (или вернутся твои дети) и все может понадобиться… Брианна шумно сглотнула. Что ж, это уже совсем другое, как говаривал ее отец. Нельзя бросить все на дядю Джо, он ведь…

Брианна машинально посмотрела на свой абонентский ящик, а увидев в нем письмо, замерла на месте. Волоски на руках встали дыбом. Она прошла по грязному линолеуму и потянулась к замку, понимая, что послание не похоже ни на квитанцию, ни на заявление о выдаче кредитной карты – это явно не официальное письмо.

Брианна ввела код – G-H-I-D-E-I, – и маленькая дверца отворилась, выпуская наружу запахи вереска, гор и торфяного дыма, такие резкие, что перед глазами поплыло и стало трудно дышать.

Обычный белый конверт, на котором ее имя было выведено уверенным округлым почерком Джо Абернатти. Внутри лежало что-то другое, еще один конверт, а в нем выпуклость – может, какая-то печать? Брианна вернулась в свою взятую напрокат машину и только тогда вскрыла письмо.

Внутри оказался сложенный вдвое листок с сургучной печатью, от сильного нажима пера чернила кое-где проступили с обратной стороны бумаги. Письмо из восемнадцатого века. Брианна прижала его к лицу, вдохнула, но аромат дыма и вереска уже выветрился, если он ей вообще не почудился. Не пахло даже железистыми чернилами – лишь старой хрупкой бумагой.

В конверте была и небольшая записка от дяди Джо.

Брианна свернула записку, разглаживая складки, и положила ее в сумочку. Хотелось прочитать письмо в каком-нибудь другом месте, более укромном и тихом, где никто не увидит, как она дает волю чувствам. На печати – из серого свечного парафина, а не сургуча – виднелся отпечаток большого пальца Роджера. Она бы и так узнала его почерк, но след от крючковатого шрама не оставлял сомнений. Роджер поранился, когда чистил ножом рыбу – они с Джемом поймали лосося в озере Лох-Несс. Брианна часто целовала этот шрам: и пока порез заживал, и когда рана уже затянулась.

И все-таки ждать она не могла. Трясущимися руками достала карманный ножик и осторожно, стараясь не повредить, поддела печать. За годы свечное сало растеклось по кругу, а ломкая печать треснула у Брианны в ладони. Она жадно схватила обломки и перевернула письмо.

На лицевой стороне было написано: «Брианне Рэндолл Фрэзер Маккензи. Не открывать, пока не потребуется».

Прочитав это, Брианна рассмеялась, но смех вырвался всхлипом. Желая скорее прочитать письмо, она смахнула с глаз слезы.

И тут же выронила письмо, едва увидев первую строчку.

Подняв его, Брианна заметила: год был подчеркнут, чтобы она точно не упустила его из виду.

– Как это, черт возьми, ты… – сказала она вслух и зажала рот рукой. В таком положении Брианна и продолжила читать.