– Мне нужно с тобой поговорить, – прошептала она. – Наедине.

Отойдя от спящего сына, я остановилась у двери.

– Конечно. Ты знаешь, что можешь говорить со мной обо всем. Мы с тобой сестры.

Она несколько раз сглотнула, и эти звуки показались громкими в тишине, где можно было слышать ритмичное дыхание Робби.

– Мне нужно, чтобы ты приготовила настой. С болотной мятой.

Внизу в прихожей мягко пробили часы, как всегда спеша на пять минут. Ни один часовой мастер не мог их исправить, и у нас просто вошло в привычку каждый раз отнимать пять минут, когда они били. Я пристально смотрела на сестру.

– С болотной мятой? Но это… – я не могла это произнести. – Тебе он нужен от болей во время месячных? – Я не смела подумать, для чего еще он мог ей понадобиться.

– Нет, не для этого.

– Тогда зачем он тебе нужен?

В глазах у нее было ожесточенное твердое выражение.

– Это не для меня. Это для одной бедняги, которой пришлось отбиваться от излишнего внимания со стороны надсмотрщика. Она не хочет иметь от него ребенка и не хочет срамиться.

Я взглянула на спящего сына, пустота в моем чреве была его братом или сестрой и моей постоянной спутницей. Я не могла исполнить просьбу Джорджины. Я просто не могла. Я покачала головой:

– Я не могу убить нерожденного ребенка. Ты не можешь от меня этого ожидать.

– А это не грех, что она оказалась в таком положении? Не грех то, к чему ее принудили? Болотная мята только исправит зло.

– Нет, Джорджина. – Я покачала головой, у меня всегда не хватало доводов в спорах с ней. Она была так настойчива, что до этого момента я всегда ей уступала. – Два греха не поправят дело. Я не могу и не стану тебе помогать.

Она вскинула голову, так что свет лампы упал ей на подбородок, оставляя в тени ее глаза.

– Я знаю, где ты держишь болотную мяту в погребе и где она растет у тебя в саду. Ты с матерью всегда умели все выращивать, не посвящая в это меня, потому что я терпеть не могла пачкать руки в земле. Но я узнала – во всяком случае, достаточно, как готовить полезные настои. – Она глубоко вздохнула. – Я думала, что ты захочешь помочь, но моя вера в тебя не оправдалась.

Она открыла дверь и почти уже вышла, но я схватила ее за локоть. Свет лампы при этом отбросил на стене за ее спиной призрачные тени.

– Ты должна понимать, что ты делаешь. Количество листьев мяты должно быть точным. Лишние могут убить человека. Это ты понимаешь?

Джорджина повернулась ко мне.

– Я-то понимаю, а ты? – прошипела она. – Я знаю только, что эта женщина пойдет на все, чтобы добиться своего. Она в отчаянии. И если ты не поможешь ей, мне придется сделать, что я смогу.

Я услышала внизу шаги Джеффри. Повернувшись к Джорджине, я с отчаянием почувствовала, что неспособна ей отказать.

– Я помогу тебе. Я не могу оставаться в стороне и позволить тебе убить мать и ребенка. – Взглянув в сторону лестницы, я прошептала: – Увидимся в кухне завтра утром, когда Леда вымоет посуду. Я покажу тебе, как правильно приготовить настой. Но это будет все, что я сделаю.

Она радостно улыбнулась, как будто получила желанный подарок.

– Спасибо, Памела. Я знала, что смогу тебя убедить.

Вошел Джеффри, принося с собой запах табака. Свеча в его руке мигала. Он пожелал Джорджине спокойной ночи и протянул мне руку. Я отдала лампу сестре и позволила ему отвести меня в нашу спальню. Закрывая дверь, я ощутила взгляд Джорджины на своей спине. Свободная рука Джеффри уже расстегивала крючки сзади на моем платье. Прохладный ветер пронесся по лестнице, принося с собой запах пепла, и потушил свечу, оставив нас в полной темноте, когда дверь закрылась.

Ава

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Июнь 2011

Руками без перчаток я утрамбовывала землю вокруг корней благоухающей лилии, чтобы убедиться, что там не осталось воздуха – так учила меня мать. Этот пышный цветок я терпела в своем саду, потому что он напоминал мне материнский и то, как мы проводили там время вдвоем. Сегодня мой первый свободный день, с тех пор как Мэтью подарил мне сарай, и я решила возместить упущенное время и выказать мою благодарность.

В чисто вымытое окно мне были видны колышки, огораживающие свежевскопанный сад, их белое дерево ярко выделялось на фоне черной земли. Между ними зеленели всходы моих полезных растений. Я решила для себя, что, добавляя свежие травы к моим кулинарным рецептам, я могла бы значительно их усовершенствовать.

Пристроив белоснежную лилию пониже петуний – еще один из любимых цветов моей матери, – я выпрямилась, чтобы полюбоваться, как все это выглядит вместе: цветы и новые их горшки. У меня был еще час свободного времени – мы с Тиш договорились встретиться на заброшенном кладбище неподалеку от старой плантации хлопка, – и я пошла в кухню просмотреть кулинарные книги и заодно рецепты, которыми со времени моей свадьбы меня заваливали знакомые, и составить меню на неделю.

Войдя в кухню, я услышала шум воды наверху. У Мэтью в Саванне были назначены две консультации вечером, и он собирался остаться там на ночь. Я подумала, а не поехать ли и мне с ним, поскольку на работу мне было нужно только к десяти утра на следующий день, но мне не хотелось отменять договоренность с Тиш. К тому же мне действительно нужно было позаботиться о еде на неделю и проехаться по магазинам.

Но мои планы на ближайший час несколько изменились – альбомы, присланные мне Мими! Я до сих пор не заглянула в коробку и не поблагодарила ее! Получив посылку, я положила ее на пол, для напоминания, чтобы заняться ею в ближайшее свободное время, и вот теперь, видимо, этот момент настал… Я осторожно подняла с полу коробку и поставила ее на кухонный стол. Достав из ящика ножницы – они были с розовыми ручками, и это был еще один предмет, требующий замены, – я начала вскрывать упаковку.

Откинув лежащие сверху газеты, я приготовилась к встрече с прошлым. Розовая обложка альбома напомнила мне, как ребенком я сидела у Мими на коленях, а она переворачивала страницы и рассказывала мне истории о моем детстве.

Я взяла в руки этот первый альбом – о том, что он первый и по хронологии, говорили золотые буковки, наклеенные Мими на обложке:

Я открыла его и на первой странице увидела себя под елкой, маленькой, с большим красным бантом, прицепленным, вероятно, кем-то из моих братьев к моим жиденьким волосам. В одной руке у меня была погремушка, другой я пыталась дотянуться до ветки. На многих других фотографиях я сидела на коленях у матери. Там были и те, где я сидела на руках у отца или Мими, но большей частью меня держала на руках мать. Иногда рядом со мной были мои братья или кто-то из родственников, но обычно я была с матерью, и жест ее рук неизменно был ограждающий, словно она загораживала меня, как щитом…