– А? – проснулся кто-то из товарищей. – Чего?

– Ничего, боец, – хрипло произнёс Всеволод. – Спи дальше. – И снова прильнул к фляге.

Постепенно в голове стало проясняться. Парень оглядел себя и убедился, что ничего не забыл и ничего не потерял. Вытащил из кармана пачку папирос, закурил и подставил лицо набегающему потоку воздуха. Ветер, квас и довольно прохладное утро сделали своё дело, и на сборном пункте Всеволод уже молодцевато выпрыгнул из кузова, стоял на ногах твёрдо и, по не успевшей ещё выветриться армейской привычке, «ел глазами начальство».

Начальство всегда замечает таких бойких и бодрых, а потому краском с двумя прямоугольниками в петлицах[81] подозвал Волкова к себе и назначил старшим, приказав привести «товарищей призывников» в «подобающий вид». Сам же Всеволод мысленно охарактеризовал своих товарищей несколько иными словами, на его взгляд, куда больше соответствовавшими состоянию членов пьяной команды.

Выслушав приказ, он чётко кинул руку к козырьку матерчатой фуражки, также чётко выполнил «кругом», отрубил положенные по Уставу три шага строевым, а потом занялся «алкашами». Сержантские навыки подсказали верный и надёжный план действий, ну а отыскать на сборном пункте водопровод труда не составило. Всеволод вытащил из своего сидора новенькую эмалированную кружку, набрал воды и бестрепетной рукой вылил её за шиворот ближайшему пьяненькому, которого даже из грузовика пришлось вынимать – на ногах он не стоял категорически. Раздался дикий вопль, и разбуженный таким варварским способом призывник попытался заехать Волкову в ухо. Всеволод легко перехватил руку, заломил её и прошипел:

– Тебе, душара, жить надоело?! Ты на кого грабки тянешь, муфлон?! Страх потерял?!

Недавний колхозник, призванный в ряды РККА, замычал, задёргался, но вырваться не сумел. Волей-неволей ему пришлось утвердиться на ногах, и лишь тогда он был освобождён от болевого захвата.

– Первый, – просчитал вслух Волков и снова отправился за водой.

Те из призывников, кто был в состоянии хоть что-то соображать, вздрогнули от таких методов протрезвления. Справедливо рассудив, что фантазия у Всеволода богатая, и придумать какой-нибудь ещё более мерзкий способ приведения в чувство для него раз плюнуть, они, охая и постанывая, кое-как встали и даже построились в слабое подобие шеренги. Ещё три тела, пребывавшие в сладостном забытьи, сержант Волков поднял с помощью холодной воды и лёгкого физического внушения. Через десять минут он уже стоял перед краскомом и чётко рапортовал:

– Ваше приказание выполнено, товарищ…

Тут он замялся, не имея ни малейшего понятия, какому званию соответствуют знаки различия. Тем более что отец рассказывал: персональные звания в Красной Армии ввели только в тридцать пятом году. Правда, это было в другом мире и в другой истории, но… Однако армейская смекалка – такая вещь, что никогда не подведёт. Выручила она и на этот раз.

– Ваше приказание выполнено, товарищ командир! Команда призывников построена. Старший по команде сер… призывник Волков!

Красный командир не заметил оговорки, похвалил за исполнительность и велел отвести будущих бойцов умываться и обедать. Всеволод удивился: по его мнению, порядки на этом сборном пункте больно уж мягкие. Не успели прибыть, а уже кормят. «Может, здесь и правда о людях заботятся? – подумал он. – Или этот командир один такой заботливый? На всю армию?» Но армейский опыт не дал забивать голову посторонними мыслями, и команда из Тутаева отправилась на приём пищи.

Обед Волкову понравился. Наваристые щи с приличным куском мяса, пшённая каша, обильно сдобренная маслом, к которой полагалась изрядных размеров котлета, сладкий чай и хлеб, выданный без счёта. Правда, только ржаной, но и так неплохо! Допив свой стакан, Всеволод огляделся и, прежде чем сообразил, что делает, рявкнул намертво вбитую в подкорку команду:

– Прекратить приём пищи! Встать! Выходи строиться!

Сидевшие парни моментально вскочили и нестройной толпой повалили из столовой. А к Волкову подошёл давешний краском. Окинул парня внимательным взглядом, помолчал, а затем спросил:

– Отец в Красной Армии? Или брат?

Всеволод задохнулся. Да, мать твою, что ему отвечать? Правду? И как тогда объяснять всё, что вот только что произошло? Соврать? А если проверит по документам и выяснит, что отец в РККА не служит, а никакого брата и вовсе нет? Во попал…

– Товарищи, призывника Волкова тут нет? Его срочно к товарищу Киму вызывают!

Волков незаметно перевёл дух: посыльный появился исключительно вовремя. Он шагнул вперёд:

– Я Волков.

В ответ последовало короткое «За мной!», и через минуту Всеволод уже сидел перед очень серьёзным корейцем со шрамом через всё лицо. Петлицы его гимнастёрки украшали четыре квадрата[82].

– Аната ва нихонго о ханасимас ка?[83] – внезапно спросил товарищ Ким.

– Хай, сукоси ханасимас,[84] – ответил Волков.

– Сиреи-кан но мейрей о хока но хеиси ни дзёто суру кото ва декимас ка.[85]

Всеволод задумался. Быть военным переводчиком – конечно, хорошо, но, если быть честным, его знаний японского на такое дело не хватит. Никак не хватит. А потому он, тщательно подбирая слова, ответил:

– Ватаси ва соре о тамесита кото ва аримасен. Ватаси ва сейко суру ка доо ка вакаранай…[86]

Кореец подумал, а потом всё ещё по-японски спросил: где призывник освоил язык страны Восходящего Солнца. Эту легенду Всеволод вместе с отцом разработал давно и выучил, как «Отче наш», а потому парень рассказал, что языку его во Владивостоке учил японский офицер, который помогал его покойной матери и вообще был, наверное, коммунистом.

Ким выслушал историю, покивал головой, а потом велел немедленно собрать вещи и следовать за ним. На немой вопрос «Куда?», он улыбнувшись ответил:

– Вам очень повезло, товарищ Волков. Вы отправляетесь в первую совместную дивизию, которую сейчас начинают формировать вместе с японскими товарищами. Мы с вами поедем в места вашего детства, – тут Всеволод напрягся, ожидая всего чего угодно. И содрогнулся, услышав продолжение: – На Дальний Восток…