— Ну, сударыня, — начал старик, пригнувшисьблизко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на которомсидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною темтабачным и старчески-едким запахом отца, который она так давно знала. — Ну,сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…

Княжна испуганно взглядывала на близко от нееблестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, чтоона ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять вседальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель иливиновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжнымутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близкоподле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и толькодумала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понятьзадачу.

Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал ипридвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы неразгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырялтетрадью.

Княжна ошиблась ответом.

— Ну, как же не дура! — крикнул князь,оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулсяруками до волос княжны и снова сел.

Он придвинулся и продолжал толкование.

— Нельзя, княжна, нельзя, — сказал он, когдакняжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, —математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупыхбарынь, я не хочу. Стерпится-слюбится. — Он потрепал ее рукой по щеке. — Дурьиз головы выскочит.

Она хотела выйти, он остановил ее жестом идостал с высокого стола новую неразрезанную книгу.

— Вот еще какой-то Ключ таинства тебе твояЭлоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел.Возьми. Ну, ступай, ступай!

Он потрепал ее по плечу и сам запер за неюдверь.

Княжна Марья возвратилась в свою комнату сгрустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало еенекрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменныйстол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами.Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадьгеометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детствадруга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах уРостовых:

Жюли писала:

«Chere et excellente amie, quelle choseterrible et effrayante que l`absence! J`ai beau me dire que la moitie de monexistence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui noussepare, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revoltecontre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions quim`entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond ducoeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes-nous pas reunies, comme cetete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences?Pourquoi ne puis-je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forcesmorales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard quej`aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».

[Милый и бесценный друг, какая страшная иужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существованияи моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает,сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы,и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могуподавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца современи нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большомкабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как тримесяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком,спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой вту минуту, как пишу вам?]

Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнулаи оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразилонекрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особеннобезнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна,отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу:действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучитеплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что оченьчасто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнеекрасоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, тоговыражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как иу всех людей, лицо ее принимало натянуто-неестественное, дурное выражение, какскоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211