Одзаки снабжал Зорге информацией чрезвычайной важности, которую он получал в правительственных кругах, сообщая о ней только в устной форме. После их разговора Зорге составлял донесение, которое Клаузен незамедлительно передавал в Москву. Материалы же и документы, попадавшие время от времени в его руки, Одзаки отдавал Мияги, который переводил их на английский язык и затем вручал Зорге.

Документы из немецкого посольства Зорге либо фотографировал сам, либо вручал на короткое время Вукеличу. Вместе с «одолженными» материалами они при случае попадали потом к курьерам.

Недостаток такого рода работы проявился во время арестов, когда на квартирах основных членов группы были обнаружены документы, послужившие основой для предъявления им обвинений и начала допросов.

В теоретическом плане еще одну опасность для группы представляли женщины. Находясь уже в тюрьме, Зорге самодовольно признавался в своих записках:

«Женщины для агентурной деятельности совсем не подходят. Они ничего не понимают в политике и… я не получил ни от одной женщины более или менее удовлетворительной информации за всю свою жизнь. Поскольку я считал их непригодными для дела, в моей группе не было ни одной женщины».

Нам представляется, что многочисленные истории с женщинами, которых у него в Токио было предостаточно, действительно никакого отношения к шпионажу не имели. Личные его дела никогда не касались его нелегальной деятельности.

В течение восьми лет группа Зорге вела постоянный радиообмен с Центром, и японские специалисты радиоперехвата ничего не могли предпринять. С технической точки зрения группа работала безукоризненно. Зорге впоследствии написал:

«Я был и сам удивлен, что мне удалось нелегально работать в Японии в течение многих лет, не будучи схваченным. Полагаю, что моей группе (иностранным ее членам и мне самому) в этом здорово помогло наличие легальных профессий, которые обеспечивали нам прочное общественное положение и доверительное отношение. Считаю, что все члены разведывательных групп, работающих за рубежом, должны обладать такими профессиями, как корреспонденты газет, миссионеры, представители различных фирм и так далее. Полиция несколько раз засылала в наши дома своих представителей в штатском, которые дотошно расспрашивали прислугу, но в целом не обращала на нас практически никакого внимания. Я никогда не ощущал за собой слежки и не опасался, что поведение европейских членов группы нанесет ущерб нашей нелегальной деятельности. Что же касается японских агентов, то здесь у меня такой уверенности не было. И произошло как раз то, чего я опасался».

Примечание А. Даллеса

Как я отмечал в предисловии, советское правительство посмертно присвоило Зорге звание Героя Советского Союза и увековечило память, поместив его портрет на почтовую марку.

Более многочисленной и разветвленной, чем у Рихарда Зорге, была агентурная сеть так называемой «Красной капеллы». Она была организована Советским Союзом в Западной Европе в период Второй мировой войны и в течение длительного времени вызывала головную боль у немецкой контрразведки. В конце концов немцам удалось разгромить ее филиалы в Голландии и Бельгии, а затем и в самой Германии. В предлагаемом отрывке рассказывается, как немцам посчастливилось, что ее члены хорошо знали друг друга; некоторые из них были сломлены во время допросов, предали друзей и даже согласились на сотрудничество с противником.

Автор оценивает поведение этих «сломленных» следующим образом:

«История агентов, работавших под контролем немцев… является наиболее шокирующим обстоятельством в тридцатилетней деятельности советской разведки. Ведь эти мужчины и женщины, пошедшие добровольно на риск во имя большого дела, не выдержали трудностей ареста и последовавшего судебного процесса, потеряв человеческое достоинство и поступившись принципами».

Немецкая контрразведка и гестапо, радиоподслушивающие службы которых в 1941 году перехватили до пятисот зашифрованных радиограмм, знали о существовании советской шпионской сети в Западной Европе. Коды и шифры этих сообщений были настолько великолепно продуманы, что даже лучшим немецким дешифровщикам и специалистам не удалось прочитать ни одно из них. Они уважительно относились к изощренности действий и техническому оснащению советской агентурной сети.

На жаргоне советской разведки коротковолновый радиопередатчик назывался «курантами», а радист – «музыкантом». Это и послужило основанием для того, что немцы назвали эту сеть «Красной капеллой». Да они и воспринимали ее как группу способных солистов, которыми управлял опытный и талантливый дирижер. Руководство службы безопасности и абвера[47]в Берлине занервничало. Осознавать, что военные секреты уходят за кордон, что на территории, оккупированной немцами, безнаказанно оперирует целая группа вражеских шпионов, и чувствовать собственное бессилие было для них унизительным. Предпринимавшиеся до тех пор усилия определить местонахождение шпионской группы успеха не дали. Радиопеленгаторные устройства работали слишком медленно и были несовершенны. Число же перехваченных, но так и не расшифрованных радиограмм все росло.

Осенью 1941 года с большим трудом удалось установить, что основной радиопередатчик вражеской агентурной сети находится где-то в Бельгии. Поэтому в Брюссель была направлена группа контрразведчиков.

Как потом рассказывал Генрих Хофман, работавший ранее в абвере:

«Берлин словно прорвало, и каждую неделю в Брюссель прибывали все новые офицеры, которых присылали нам для усиления и контроля. Вначале по своей глупости мы пытались искать советских агентов среди бельгийских коммунистов. Однако наши доверенные лица сообщали, что там все спокойно, коммунисты запуганы и ведут себя пассивно. «Прошерстив» столицу, мы стали вести поиск в других городах, но все безуспешно. Затем наши люди сосредоточились на ресторанах и кафе, не зная, что советские агенты встречались только в магазинах, парках и туалетах. Наши радиопеленгаторы за это время установили, что советский передатчик работал каждую ночь в течение пяти часов (грубая ошибка!) – с полуночи до пяти часов утра. Это значительно облегчило наши поиски.