Даже утвержденные расходы в сумме одной тысячи долларов в месяц были сокращены, и Зорге приходилось буквально на всем экономить. В конце 1940 года из Центра поступило указание изымать капитал из фирмы Клаузена на дела группы, что отрицательно сказалось на его энтузиазме. С этого времени он вел финансовые дела группы безалаберно и даже не всегда уничтожал переданные или полученные радиограммы, не особо заботился о маскировке материалов, подготовленных для передачи. Скаредность Центра сказалась на снижении мер безопасности, а в результате при аресте Клаузена в его доме японской полиции удалось обнаружить компрометирующие радиста материалы.

Только Зорге и Клаузен, завербованные четвертым разведывательным управлением непосредственно в Германии, знали лично своих руководителей. Мияги был активистом в японской секции Американской коммунистической партии. Получил от оставшегося неизвестным представителя Коминтерна указание возвратиться в Японию, прекратить все связи с американскими коммунистами и избегать контактов с японскими товарищами в Токио.

Вначале Мияги полагал, что они только вдвоем с Зорге входят в разведывательную группу, но со временем понял, что к числу ее активных членов относятся также Вукелич, Одзаки и Клаузен.

Мияги, как и Вукелич, считал, что входит в организацию, которая относится непосредственно к Коминтерну и не имеет никаких связей с национальными коммунистическими партиями, поскольку Зорге никогда ничего не говорил о ее структуре и подчиненности.

Что касается Одзаки, то он имел полное представление о группе и ее задачах. Еще в Шанхае он узнал от Агнес Смедли[46], что под псевдонимом Отто числится в советской картотеке в Москве и работает на один из отделов Коминтерна.

Из соображений безопасности Зорге сократил контакты членов группы друг с другом до минимума. Только Клаузен – радист и казначей группы – был осведомлен о псевдонимах и кодах всех ее членов, но вплоть до своего ареста не знал имен Одзаки и Мияги и никогда с ними лично не встречался. Одзаки же видел Клаузена всего один раз, не зная его имени, а с Вукеличем не встречался вообще.

К встречам с членами своей группы Зорге всегда тщательно готовился. Только он поддерживал личные контакты с важнейшими членами группы. Видеться с Клаузеном ему было довольно просто: они оба были членами немецкого клуба в Токио, да и встречи земляков за его пределами были нормальным явлением. Важнейшие их встречи проходили, однако, в домике Зорге, так как наибольшую опасность представляла передача документов и материалов. Известное опасение Зорге вызывало и то обстоятельство, что автомашина Клаузена могла подвергнуться досмотру японской полицией, что вообще-то было обычным явлением в городе. К дому Зорге Клаузен подъезжал каждый раз по новому маршруту (это стало у него даже привычкой). На случай, если его появление было нежелательно, устанавливался специальный сигнал. Зорге предупредил Клаузена в первые же дни их пребывания в Токио:

– Если у калитки в сад горит лампочка, в дом не входи. Значит, у меня кто-то есть.

В основном же встречи обуславливались заранее, как правило по телефону.

Зорге и Вукелич были коллегами-журналистами, и вплоть до развода с Эдит они встречались на его квартире. Соблюдать какие-то особые меры предосторожности при встречах европейских членов группы необходимости просто не было. В связи с этим Зорге сказал:

– У нас возникли бы дополнительные трудности и пришлось бы терять много времени, если бы мы строго придерживались теоретических принципов.

Встречи же европейцев с японскими агентами были намного сложнее и опаснее, так как полиция старалась предотвратить контакты иностранцев с местным населением.

Поэтому довольно частые встречи с Одзаки и Мияги Зорге брал на себя Они происходили в различных ресторанах и кафе города, которые постоянно менялись. Находить каждый раз новое место встречи было нелегко.

Зорге виделся с Одзаки один раз в месяц, когда же международная обстановка осложнилась, то и чаще. После нападения Германии на Советский Союз они стали встречаться по понедельникам. Одзаки довольно часто заказывал столик в ресторане «Азия», который находился в здании управления Юго-Маньчжурской железной дороги, здесь же располагалось и бюро Зорге.

После начала Второй мировой войны наблюдение за иностранцами в Токио было усилено. В связи с этим чаще стали встречаться в доме Зорге, считая это менее опасным. Хотя неподалеку находилось отделение полиции и дом, вне всяких сомнений, был под наблюдением, посещение Одзаки, ведущим газетчиком, своего немецкого коллеги было вообще-то вполне нормальным делом. К тому же опасность быть подслушанными, что вполне вероятно в общественных заведениях, в его доме сводилась до минимума.

Одзаки и Мияги встречались друг с другом через короткие промежутки времени в кафе и закусочных. Позже Мияги стал приходить к Одзаки в дом под благовидным предлогом – как учитель рисования его дочери.

За исключением разве лишь последних месяцев за все девять лет работы группы Зорге ни его шаги, ни деятельность всех его соратников не вызывали у японской полиции никаких подозрений.

Основная опасность, которая подстерегала каждого из членов группы, – возможность обнаружить компрометирующие материалы в результате случайной или повседневной проверки автомашин или негласного обыска в доме.

Этой опасности более всего был подвержен Клаузен. Чтобы проводить весьма частые сеансы радиосвязи с Центром, он, выбирая подходящие места, разъезжал на автомашинах с передатчиком, упрятанным в стареньком черном портфеле.

Судьба его зачастую в буквальном смысле слова висела на волоске. Характерен случай, произошедший осенью 1937 года, о котором он рассказал следующее:

«Поблизости от дома я взял такси и поехал к Вукеличу, из квартиры которого намеревался передать в Москву несколько радиограмм. Когда я около трех часов дня приехал к нему, то обнаружил пропажу довольно толстого портмоне, который был засунут в левый карман брюк. Я выбежал на улицу, но такси уже исчезло. В портмоне было 230 японских иен, мое водительское удостоверение с наклеенной фотографией и лист бумаги с английским текстом, переданным мне Зорге по финансовым вопросам. С него надо было сделать фотокопию. Зашифрованная информация по счастливой случайности находилась в моем черном, изрядно потрепанном портфеле вместе с рацией. Портмоне, по всей видимости, осталось в такси, ибо я отлично помнил, что вынимал его и открывал, когда рассчитывался с водителем. Номера такси, конечно, не запомнил. Я не знал, как поступить, затем рассказал Вукеличу о потере портмоне с довольно крупной суммой денег и спросил его совета. О финансовых расчетах, однако, не заикнулся, опасаясь, что он может рассказать об этом Зорге. На следующий день, набравшись храбрости, сообщил о своей пропаже в городское бюро находок, назвав содержимое портмоне: немного денег, водительское удостоверение и листок бумаги с английским текстом. Но портмоне так и не было обнаружено. Я же в течение нескольких дней не мог избавиться от страха».